– Герб? Какой? Чей?

– Это будет герб моей семьи, рода Собакиных.

Тата прыснула:

– Прости. Ты очень это важно сказал.

– Прощаю, – великодушно произнес Дэн. – Да, это мой герб. Две собаки стоят в профиль на задних лапах и держат палитру и кисть.

– Потому что ты – художник?

– Конечно. По этому эскизу мой приятель сделал это кольцо. Оно золотое, только проба высокая, поэтому оно желтое, плюс, я его попросил состарить.

– А состарить-то зачем?

– А, не знаю. Сам теперь жалею. Дешевые понты. Вот перстень – не понты. Я хочу его когда-нибудь своему сыну передать. А он своему. И будет у нас в роду Собакиных своя реликвия. Вот как раньше было – кто-то что-то наследовал. Необязательно какое-то несметное богатство, а что-то небольшое, но ценное. Ну, и конечно, красивое.

Тата в замешательстве молчала. На первый взгляд блажь и дурь какая-то книжно-романтическая. А с другой стороны, что же в этом плохого – семья, сын, перстень по наследству, история предков, заветы и наказы…

– Интересно, как тебе это в голову пришло?

– Портрет писал. Ученого одного. К юбилею. Старенький дедушка такой. Всю жизнь какие-то семечки проращивал, а потом открытие сделал, такое, что после его применения урожаи стремительно стали расти. Я, если честно, ничего не понял из того, что он рассказал.

– Он тебе позировал?

– Ну да, в своем кабинете. И вот я у него на руке увидел перстень. Небольшой, квадратный. Спросил, что это, откуда. А он отвечает: «Это мне папа мой когда-то дал. Он уже болел. Так вот снял с руки, отдал и сказал, чтобы я никогда из Москвы не уезжал. Здесь, он сказал, наша сила вся, потому что все предки в этой земле лежат». И вот рассказывает он мне об отце, а ему же 90 лет! Понимаешь – девяносто, а он так и произносит – «мой папа». Не отец, не батя, а мой папа. Мне так жалко его стало. И завидно. И даже страшно. Вот как такую жизнь прожить, чтобы о тебе твой девяностолетний ребенок такие слова говорил.

Тата подумала об отце. Наверное, она его будет так же вспоминать. И вообще, люди не могут забыть родителей. Об этом она и сказала Собакину.

– Конечно, это у нас на генном уровне, – согласился он. – У нас, нормальных. Но, понимаешь, должно быть еще ощущение клана, рода. Даже если этот клан состоит из одного человека. Вот как у этого ученого старенького.

– Наш клан состоит из двух человек. Из меня и мамы.

– Или двух, – согласился Собакин.

– Ты давно так о семье думаешь? И почему еще не женился?

– О семье я думаю давно. Мы же с Машкой сводные брат и сестра. И с Лизкой тоже…

– Как? Я думала, что это твоя родная младшая сестра?

– Нет, отец женился. Опять. Сначала от Машки ушел, потом от меня. Как колобок какой.

– Он же не от вас уходил. Он от женщин уходил. А это совсем другое дело, – сказала Тата.

– Это тебе так кажется. Он из семьи уходил. А семья – это все. Но знаешь, я как-то не сержусь на отца. Он – хороший, добрый. Всем старается помочь. С ним всегда разговаривать хорошо. Но, понимаешь, обаятельный и остроумный и пользуется успехом у теток.

Тата улыбнулась – Собакин ей чем-то напомнил обиженного подростка.

– А ты чего смеешься. Я же серьезно.

– Я не смеюсь. Я улыбаюсь. Похоже, у вас классная семья!

– Это – да. Мы все умудряемся дружить. И я надеюсь, что от Лизки отец не уйдет. Для нее это будет трагедией. Поздний ребенок и все такое. Она маленькая у нас, несмотря на возраст.

– Как же хорошо, когда люди умеют ладить, – осторожно удивилась Тата. На ум пришел дядя Слава и его дети.

– Да это очень cool! Ну, Машку ты знаешь. Она мне очень помогла. Хоть и разница у нас маленькая, но она умница. Только вот кошек любит. Я Лизку люблю – учу ее уму-разуму. Моя мама ничего не имеет против наших встреч. Она вообще никогда не ревновала отца.

– Этого не может быть, – мягко сказала Тата. – Женщины не могут не ревновать. Особенно в такой ситуации. Просто твоя мама очень умная и совсем не эгоцентрик. Она понимает, что у сына должна быть семья. Клан. То, о чем говорил ты. Теперь, кстати, я не удивляюсь ни твоему перстню, ни твоим разговорам о сыновьях.

– А что, раньше удивлялась? Пока я тебе не рассказал о нас?

– Ну, мне показалось странным, что парень в тридцать лет так думает.

– Тридцать лет – это много. Я и так чуть отстаю от своих собственных планов. Но пока я выбирал себе профессию… Хорошо, Машка по мозгам дала.

– И ты занялся иллюстрацией?

– Честно говоря, я стараюсь заниматься всем. Мне все ужасно нравится.

– Слушай, а мама замуж не вышла?

– Нет, но у нее есть друг. Не знаю, как у них там дела, но она всегда спокойная и веселая. Значит, можно считать, все хорошо.

– Наверное. – Тата даже растерялась от всех этих сложных, но таких душевных отношений в рамках одной семьи.

Весна, которую так ждешь в конце зимы, действительно наступила. Капель на солнце, весенние запахи – все это создавало приподнятое настроение, и Тата вдруг решила окончательно забыть Рябцева. «Все. Больше никаких «а вдруг!» и «а если!». Все в прошлом!» – скомандовала она себе и пошла увольняться из банка.

Написала заявление, отнесла его непосредственному начальству. Начальство выпучило глаза и забеспокоилось: «Белозерова была отличным сотрудником и классным специалистом». Закрыть опустевшую позицию в отделе, конечно, можно было, но вряд ли новый сотрудник смог бы полноценно заменить специалиста такого уровня, каким была Тата.

– Вы знаете, нам надо подумать. Конечно, не отпустить вас мы не можем. Вы закроете все проекты, которые ведете, отработаете положенный после написания заявления срок, и пожалуйста. Но… – тут начальница встала из-за стола и прошлась по кабинету, – подумайте. У вас же перспективы хорошие. Вы карьеру делаете…

– Я бы хотела делать карьеру в другой области, – отвечала Тата.

– Понимаю, – начальство было в курсе ее увлечения энологией.

Договорились, что к разговору вернутся через неделю, а пока Тата работает в прежнем режиме.

Ровно через два часа после этого в отдел заглянул Рябцев.

– Наталья Николаевна, вас можно на минуточку? – сурово проговорил он.

«Господи, как Гена не понимает, что вот бегать, с таким заговорщицким лицом заглядывать в отдел начальнику департамента не пристало», – подумала Тата и, краснея, вышла в коридор.

– Геннадий Петрович, что вы хотели?

– Ты что, уходишь из банка?

– Уже сообщили? Да, не хочу здесь работать.

– Ты переходишь в другой банк? – Рябцев навис над ней, и Тата невольно отодвинулась – мимо сновали люди.