заходит этот румын. Дверь за собою закрыл и спрашивает: «Где?» А я стою и дрожу.

«Лицом к стенке», — говорит.

Я повернулась.

«Подними руки».

Потом, видно, оглядел комнату и подошел ко мне. Ощупал и сразу нашел. Пистолет я за пояс юбки сунула, он только кофточкой и был прикрыт.

Вытащил пистолет, но меня не отпускает, шарит одной рукой по мне. Скотина… Не шарит уже, а лапает… Я было дернулась, а он говорит: «Если вызвать СД, всех перестреляют». И я знаю: перестреляют. Это им запросто. А у нас детишек полон двор.

«Ты все поняла?» А я как одеревенела. «Все поняла?» — говорит и крючки на юбке расстегивает…»

«Зачем ты мне все это рассказала?» — спросила тетя Женя.

«Это еще не все. Он же меня, скотина, триппером наградил…»

«Зачем ты мне это говоришь?»

«Так вы же возмущаетесь: почему Гоше не написала? А что мне ему было писать?! И чтоб не думали, что жизнь вся такая чистенькая, как у вас…»

Закончила тетя Женя несколько для меня неожиданно:

«Когда эта несчастная наконец ушла, я подумала: а такая ли у меня «чистенькая» жизнь, как ей кажется? И бывает ли она вообще у кого-нибудь «чистенькой»?..»

Оккупации были посвящены и другие записи этой папки.

На отдельном листке:

«28 ноября 1941 г. Вчера прочитала приказ о регистрации евреев и об обязательном ношении евреями на одежде шестиконечных звезд. А сегодня ко мне забежала Симочка Рейфер. Когда я открыла, она с порога защебетала: «Со звездочкой принимаете?» На груди и на спине у нее было нашито по звезде. Она даже повертелась передо мной, демонстрируя это украшение. И повторила: «Так принимаете со звездочкой?» У меня едва не сорвалось: оставь-де этот висельный юмор, но вовремя спохватилась — и правда ведь, под виселицей ходит. Да ее только на эти несколько слов и хватило. Разрыдалась и уткнулась мне в плечо.

Сегодня была регистрация евреев, вот Симочка и зашла по дороге ко мне.

Стыд и такое чувство, будто виновата в чем-то. Сама нацепила бы эти звезды, если б это помогло хоть кому-нибудь».

Еще одна запись.

«Из рассказа Варвары Николаевны, домработницы Рейферов.

Собственно, какая она домработница? Мамка, нянька. На ее руках выросло два поколения этой семьи, и теперь она доживала свой век вместе с парализованной хозяйкой — бабушкой Симочки. Варвара Николаевна вместе с Рейферами побывала в гетто.

Как я поняла из ее рассказа и рассказов других людей, у немцев была отработанная схема таких акций. Все было деловито продумано. Они учитывали нежелание людей верить самому худшему и всякий раз оставляли видимость надежды. Сперва повесили приказ о звездах и о создании еврейской общины («самоуправление»). Потом переселение в гетто: располагайтесь надолго. Разрешили стоматологам открыть кабинеты для обслуживания своих, разрешили работать в гетто портным и сапожникам. На ежедневные поверки требовали выходить только мужчин (в женщинах они вообще не видели никакой общественной силы). Люди, которые приходили с Украины, говорили, что там с евреями уже покончено, но здесь большинство не хотело этому верить. А если бы и верило, что они, собственно, могли изменить? В лес уйти не могли, партизаны в Крыму скоро сами оказались в бедственном положении.

Однажды приказали построиться на поверку всем и объявили, что евреи будут переселены в степной Крым и распределены в сельскохозяйственных общинах. Этому не то чтобы безоговорочно поверили, но сочли это возможным, тем более что было известно: в степном Крыму с довоенной поры существовали еврейские колхозы. Как там? что там сейчас? — здесь, на Южном берегу, никто пока не знал. Старик Рейфер даже рассчитывал найти приют у младшего брата, который работал в таком колхозе агрономом. А там уже всех евреев, кто не смог эвакуироваться, к тому времени расстреляли.

Да, до этого комендант гетто офицер-гестаповец намекнул, что от него-де немало зависит, и получил подношение. Люди цеплялись за тень надежды.

И вот однажды объявили о переселении. С узлами, вещами люди тронулись. И вдруг от ворот послышался вопль. Это поторопился кто-то из конвоя, стал отнимать вещи и бросать назад, в лагерь. Люди почувствовали неладное, но кругом жесткая охрана.

Варвара Николаевна осталась в помещении со своей парализованной хозяйкой. Остались и еще несколько человек, больных и старых. На следующий день пришли немцы, походили по опустевшему гетто, заглянули в барак, где оставались люди. Варвара Николаевна спросила одного в черной форме: «Нам-то что делать?» — «Ничего. Ждите. За вами приедут и отправят туда, где уже находятся остальные». — «Далеко это?» — «Нет, недалеко». Это и впрямь было совсем рядом. Расстреливали на массандровской свалке. Потом приехали на грузовике двое русских полицаев. Варвара Николаевна стала собираться вместе со своей старухой. Сама эта Варвара Николаевна чернява и горбоноса, но полицейский что-то заметил в ней и сказал:

— Паспорт!

Она дала. Полицейский посмотрел и сказал:

— Так ты русская? Значит, останешься, не поедешь.

— А как же она, парализованная?

— Ничего, обойдется.

Варвара Николаевна, все еще ничего не понимая, одела старуху. Ту вынесли и посадили в грузовик. Варвара Николаевна спохватилась, что не укутала ее пледом, и кинулась за ним в помещение, но полицейский остановил ее и повертел пальцем у виска: ты что, мол, совсем выжила из ума? На кой черт ей этот плед? И тут она все поняла, и полицейский это увидел. Крикнул:

— Чеши отсюда, пока жива! Бегом!

Она бежала вниз по Поликуровскому холму и все ждала выстрела в спину».

И наконец последняя запись такого рода.

«И до и после о Крыме было написано немало книг гораздо лучшего качества, но ни одна не пользовалась такой популярностью, как «Практический путеводитель по Крыму» Григория Москвича. Ничего, казалось бы, особенного, но дельные советы о маршрутах, информация о ценах, подробные карты и планы, которые и по сей день не потеряли практической, именно практической ценности, исторические сведения… А что еще нужно?

Как удивительно сегодня читать:

«Из Симферополя в Ялту отправляются или дилижансом, или в экипажах, или, наконец, на почтовых. Экипажи в тройку в Симферополе очень удобны, берут до Ялты 25 руб. и дороже (цена колеблется смотря по времени года). Извозчик едет без перепряжки и обыкновенно употребляет на проезд, с отдыхом и ночевкой в Алуште, одни сутки…»

Автор не лишен юмора. Приводя таксу извозного промысла, он пишет: «В Ялте существуют