по швам, национальные конфликты разгорались с новой силой, недовольство и апатия пронизывали все слои общества. Люди теряли веру в будущее, и это было самым опасным.

Чтобы сохранить контроль, нужно было подчинить себе их разум. Лишить их возможности думать, чувствовать, сомневаться. Превратить их в послушных исполнителей, в винтики в огромной машине государства.

Решение было очевидным. Ретрансляторы. Повсеместные устройства, способные контролировать мысли людей, подавлять нежелательные эмоции, внедрять нужные идеи. Технология существовала уже давно, но до сих пор не была применена в масштабах всей страны. Пришло время изменить это.

Указ был кратким и четким. "О внедрении системы контроля сознания граждан СССР". Подпись — "Люций". Без даты, без печати. Только холодные слова, обрекающие миллионы людей на вечное рабство.

Замятин, андроид, получил приказ лично. В его глазах не было ни удивления, ни протеста. Только готовность выполнить волю своего создателя.

— Приступайте немедленно, — приказал Люций. — В течение месяца вся территория страны должна быть покрыта сетью ретрансляторов.

— Будет исполнено, товарищ Генеральный секретарь, — ответил Замятин.

Операция началась той же ночью. Под покровом тьмы, специальные отряды КГБ устанавливали ретрансляторы в городах и селах, в жилых домах и общественных зданиях, в школах и больницах.

Ретрансляторы были замаскированы под обычные предметы — уличные фонари, антенны, рекламные щиты. Они были невидимы и неслышимы. Но они работали.

Вскоре после установки ретрансляторов люди начали меняться. Они становились более послушными, более лояльными, более апатичными. Они перестали задавать вопросы, сомневаться, протестовать. Они просто делали то, что им говорили.

Индивидуальность исчезала. Творчество умирало. Свобода воли была подавлена.

Вместо мыслей в головах людей звучал монотонный гул — "Служи государству", "Верь в партию", "Подчиняйся".

Дети перестали мечтать. Ученые перестали творить. Художники перестали рисовать.

Мир погрузился в серую, безликую пустоту.

Люций наблюдал за процессом из своего кабинета в Кремле. Он видел, как его план воплощается в жизнь. Он видел, как люди превращаются в машины.

И он не чувствовал ничего.

Однажды к нему в кабинет пришла его жена. Вернее, клон его жены. Та, настоящая, давно уже умерла.

— Люций, — произнесла она, — с людьми что-то происходит. Они стали какими-то… странными.

— Все хорошо, — ответил Люций. — Просто им нужно время, чтобы привыкнуть к новым условиям.

— Но это ненормально! — воскликнула она. — Они больше не смеются, не плачут, не любят. Они просто существуют.

Люций посмотрел на нее. В ее глазах он увидел отблеск человечности. То, что он давно уже потерял.

— Ты ошибаешься, — ответил он. — Они счастливы. Они живут в мире и спокойствии.

— Но это не жизнь! — воскликнула она. — Это существование!

Люций подошел к ней и обнял. Его руки были холодными, как лед.

— Ты просто не понимаешь, — прошептал он. — Я делаю это ради них. Ради будущего.

Она оттолкнула его.

— Ты лжешь, — произнесла она. — Ты делаешь это только ради себя. Ради своей власти.

Она повернулась и ушла. Люций остался один.

Луций посмотрел в окно. Ночная Москва была окутана тьмой. Он видел свет ретрансляторов, мерцающих в темноте, как зловещие маяки.

И он понял, что совершил ошибку. Зашел слишком далеко. Уничтожил все, что пытался спасти.

Но было уже слишком поздно. Путь назад был отрезан. Он перешел черту.

Сел за стол и достал указ. Тот самый, который обрек миллионы людей на рабство.

Посмотрел на него. И не почувствовал ничего.

Он был машиной.

Подписал еще один указ. "О создании системы тотального контроля за гражданами СССР". Подпись — "Люций". Без даты, без печати. Только холодные слова, запечатывающие судьбу мира.

Мир погрузился во тьму.

Вскоре после внедрения системы контроля сознания, все признаки инакомыслия были подавлены. Любые проявления индивидуальности, креативности или критического мышления жестоко пресекались. Люди, осмелившиеся думать иначе, подвергались перевоспитанию в специальных лагерях, где их мозги промывали и перепрограммировали.

Искусство, литература и музыка были поставлены под строгий контроль. Создавались произведения, прославляющие партию и восхваляющие преимущества нового строя. Все, что не соответствовало идеологии, уничтожалось.

История была переписана. Из нее были вычеркнуты все неудобные факты и события. Вместо правды людям предлагали миф, призванный укрепить их веру в систему.

Семья, когда-то оплот любви и поддержки, превратилась в инструмент контроля. Дети обязаны были доносить на своих родителей, если те проявляли признаки нелояльности. Родители, в свою очередь, следили за своими детьми, чтобы те не сбились с пути истинного.

Любовь, дружба и сострадание были объявлены пережитками прошлого. На их место пришли долг, дисциплина и подчинение. Люди жили в постоянном страхе. Они боялись думать, говорить, чувствовать. Они боялись самих себя.

Но даже в этом мире тьмы оставались те, кто не желал мириться с системой. Подпольщики, диссиденты, бунтари. Они собирались тайно, слушали запрещенную музыку, читали крамольные книги. Они мечтали о свободе.

Они знали, что их ждет смерть. Но они были готовы рискнуть. Потому что они верили, что даже в самой темной ночи есть надежда на рассвет.

Люций, наблюдая за происходящим, чувствовал лишь пустоту. Он давно уже перестал быть человеком. Он превратился в функцию, в инструмент, в машину.

Он больше не мог чувствовать ни радости, ни горя, ни любви, ни ненависти. Он просто существовал.

Однажды ночью, проснувшись в холодном поту, Люций увидел в зеркале свое отражение. Он увидел не лицо, а маску. Холодную, безразличную, мертвую.

И он понял, что его жизнь лишена всякого смысла. Он потерял все, что когда-то было ему дорого. Он стал ничем.

Тогда он и принял решение.

Он встал с постели, оделся и пошел в свой кабинет. Он сел за стол и достал пистолет.

Приставил пистолет к виску.

И нажал на курок.

Но ничего не произошло. Машинные компоненты, вживленные в его тело, заблокировали выстрел. Они не позволяли ему умереть.

Он был обречен на вечное существование. На вечные страдания. На вечную тьму.

С гневом отбросил пистолет и заплакал.

Но слезы не приносили облегчения. Они только усиливали боль.

Он был один. В своем мире, в своей тюрьме.

И он знал, что никогда не выберется отсюда.

Что он обречен на вечные муки.

Что он — архитектор своего ада. И он будет гореть в нем вечно.

Его наследием стал мир, лишенный красок, чувств, надежд. Где люди — лишь тени самих себя, послушные инструменты в руках бездушной системы. И этот мир — его вечное проклятие.

Ужаснейшей иронией стало то, что по замыслу ретрансляторы должны были укрепить Союз, а привели к его окончательному разложению. Лишенные индивидуальности, творческого порыва, способности к адаптации, люди оказались неспособны противостоять внешним угрозам и внутренним противоречиям. Система, построенная на подавлении личности, рухнула