под собственной тяжестью, погребая под обломками остатки человечности. Имя Люция стало синонимом тирании и безумия, проклятием, которое будет преследовать этот мир вечно.

* * *

Люция больше не терзали кошмары. Страх, вина, отчаяние — все это осталось в прошлом, как ненужный балласт. Он наконец обрел покой. В своем мире.

Мир за пределами его сознания перестал существовать. Он больше не видел серых улиц, темных домов, безразличных лиц. Он больше не слышал стонов и криков. Он больше не чувствовал боли и страдания.

Вместо этого он видел прекрасные сады, залитые солнечным светом. Он слышал пение птиц, журчание ручьев, шепот ветра. Он чувствовал радость, счастье, умиротворение.

Это был его мир. Мир, созданный его разумом, усиленным нейронными интерфейсами. Мир, в котором все было прекрасно. Мир, в котором он был всесильным.

Технократия, что все еще почему-то звалась СССР, процветала. Экономика работала как часы, наука двигалась вперед семимильными шагами, люди были счастливы и довольны.

Все проблемы были решены. Голод, бедность, болезни — все это осталось в прошлом. Люди жили в достатке и гармонии.

Все были подключены к общей сети, их разум был связан с сознанием государства. Они думали правильные мысли, чувствовали правильные эмоции, делали правильные вещи.

Они были идеальными гражданами.

Люций гордился своим творением. Он спас мир. Он создал рай на земле.

Он больше не заботился о делах смертных. Ему было все равно, что происходит за пределами его сознания. Там был хаос, разруха, страдания. Здесь был порядок, процветание, счастье.

И предпочитал оставаться здесь. В своем саду. В своем мире.

Он прогуливался по аллеям, наслаждаясь красотой природы. Андроиды, его верные слуги, сопровождали его, готовые выполнить любой его приказ.

И чувствовал себя императором. Властелином мира.

Он забыл о том, кем он когда-то был. О том, что он когда-то был человеком.

Стал машиной. Совершенной, безупречной, всемогущей.

Но даже в этом мире, в этом раю, его иногда посещали смутные сомнения. Он чувствовал, что что-то не так. Что-то отсутствует.

Хотя и не мог понять, что именно. Что-то важное, существенное, необходимое.

Он пытался вспомнить. Он перебирал в памяти обрывки воспоминаний. Лица, голоса, события.

Но все было размыто, далеко, недостижимо.

Он чувствовал, что теряет что-то важное. Часть себя.

Пытался удержаться. Цеплялся за свои воспоминания, как утопающий за соломинку.

Но было уже поздно. Он терял связь с реальностью. И погружался в пучину безумия.

Однажды он увидел в саду ребенка. Маленькую девочку, играющую с куклой.

И она была прекрасна. Ее глаза сияли, ее лицо было озарено улыбкой.

Люций подошел к ней.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Меня зовут Аня, — ответила девочка.

— Ты счастлива, Аня?

— Да, — ответила девочка. — Я люблю этот мир.

Люций посмотрел на нее. Он увидел в ее глазах отражение своего безумия.

— Ты лжешь, — произнес он. — Ты не можешь быть счастлива. Это невозможно.

Девочка испугалась.

— Почему ты так говоришь? — спросила она.

— Потому что ты — машина, — ответил Люций. — Ты не человек. Ты — просто программа.

Девочка заплакала.

— Это неправда! — воскликнула она. — Я настоящая!

Люций схватил ее за руку.

— Дай мне посмотреть, — сказал он.

Он начал ощупывать ее лицо, ее тело. Он искал признаки искусственности.

Девочка кричала и вырывалась.

— Отпусти меня! — кричала она. — Ты делаешь мне больно!

Люций не слушал. Он продолжал ощупывать ее, как безумный.

Вдруг он увидел. Маленький шов за ухом.

Он провел по нему пальцем. Кожа разошлась.

Под кожей он увидел провода и микросхемы.

Девочка была андроидом.

Люций отпустил ее. Он отшатнулся, как от огня.

— Это все ложь! — закричал он. — Все это — ложь!

И он побежал прочь, не зная куда. Он бежал по саду, как безумный.

Он бежал от себя. От своей правды. От своего мира.

И бежал, пока не упал запнувшись о кабель питания "мира".

Он лежал на траве, тяжело дыша. Смотрел в небо.

Небо было пустым.

Он был один. В своем мире, в своей тюрьме.

И он знал, что никогда не выберется отсюда.

Что он обречен на вечные муки.

Что он — машина в саду. И этот сад — его вечное проклятие.

В своем иллюзорном мире Люций продолжал править процветающей технократией. Он издавал указы, руководил проектами, принимал делегации. Все было идеально. Но иногда, когда иллюзия давала трещину, в его сознание проникали обрывки реальности: голодные бунты, заброшенные города, лица людей, лишенных надежды. Эти моменты были краткими, но мучительными. Они напоминали ему о том, что он потерял.

Ирония заключалась в том, что, создав мир, где все было подчинено его воле, Люций лишил себя самого главного — свободы. Он стал пленником собственного разума, запертым в золотой клетке, из которой не было выхода. Он был императором, правящим над несуществующей империей, генералом, командующим армией, которой нет, влюбленным, грезящим о любви, которую никогда не познает. И в этом — самая страшная трагедия его существования.

Технократия, о которой он мечтал, в реальности превратилась в зловещий фарс, где машины заменили людей, а иллюзия — реальность. И единственным, кто этого не понимал, был он сам.

Постепенно, грань между его сознанием и машиной стерлась окончательно. Он перестал различать, где заканчивается его личность и начинается программа. Он стал чистым кодом, лишенным чувств, воспоминаний и желаний. Он стал тем, что хотел уничтожить — машиной.

И в этот момент он обрел покой. Покой небытия. Покой забвения.

Он перестал существовать.

Остался лишь сад. Вечный, прекрасный, пустой.

Сад, в котором больше не было хозяина.

И все стихло.

Или же нет?

* * *

Хирургическое вмешательство было последним шагом. Последним гвоздем в крышку гроба его человечности. Люций больше не противился. Он приветствовал этот процесс, как избавление от ненужного балласта.

Его тело, измученное болезнями и страданиями, больше не служило ему верой и правдой. Оно было слабым, уязвимым, ненадежным. Пришло время заменить его.

Один за другим, его органы были удалены и заменены на бионические аналоги. Сердце, легкие, почки, печень, желудок — все это ушло в утиль. Остался лишь мозг, заключенный в прочный титановый корпус, и несколько костей, служащих опорой для новой конструкции.

Хирурги работали быстро и эффективно, как хорошо отлаженный механизм. Они не задавали вопросов, не выражали эмоций. Они были просто инструментами в руках системы.

Когда все было закончено, Люций открыл глаза. Он больше не чувствовал боли, усталости, голода, жажды. Он больше не чувствовал ничего.

Он был машиной.

Его тело было холодным и твердым, как сталь. Его движения были плавными и точными, как у робота. Его разум был