знать меру в своих желаниях. Дело даже не в том, ценный это узник или нет, а в том, что такая просьба к царю – крайне странная. Это могло быть воспринято в среде празднующих негативно: какой же это царь, если какие-то юные отроковицы навязывают ему свою волю.

Ирод – царь, но на самом деле только номинально. Римская империя вела очень продуманную политику: все покоренные области управлялись префектами-прокураторами. Внутри префектуры, как правило, находились под руководством местных этнических вождей. Для конкретного народа, который был покорен Римом, практически ничего не менялось: как был у них царь, так и оставался, просто теперь он подчинялся прокуратору. Обычно несколько местных царьков подчинялись одному прокуратору. Ирод был одним из четырех соправителей большой области, разделенной между разными этническими правителями, поэтому его царство – нечто довольно условное. Более того, то, что Ирода именуют царем, вопиющая ошибка. Он был этническим правителем, но титула царя он не имел. Это важно по той простой причине, что в какой-то момент Ироду очень захотелось закрепить за собой титул царя, сделать свое положение в обществе более легитимным, и он обратился с просьбой к цезарю, чтобы ему был великодушно пожалован соответствующий титул. Однако за эту просьбу его вообще отправили в ссылку, потому что восприняли ее как верх дерзости. Поэтому называть Ирода царем вообще весьма странно. Он был, конечно, немного наивен в своих надеждах, но все же знал свое место: с просьбой о присвоении титула царя он обращался к цезарю, то есть признавал за ним власть над собой.

Итак, местный этнический правитель празднует свой день рождения. Какова вероятность, что на этом пиру нет ни одного римского чиновника, хотя бы просто для этикета? Кто-то должен просто фактом своего присутствия знаменовать подлинную власть. И даже если вдруг ни одного римского чиновника нет, должен быть хотя бы кто-то, кто регулярно доносит информацию, ведь речь идет о покоренных территориях и об этнических правителях, которые подчиняются римскому прокуратору. И уж в крайнем случае, если предположить, что на празднике нет даже ни одного доносчика, там обязательно присутствуют завистники, которые хотят занять место Ирода. А это место легко потерять за любое неосторожно брошенное слово. В этом свете слова «я готов дать тебе до половины моего царства» – не просто неосторожность, а открытая демонстрация либо глупости, либо тотального неуважения к законной римской власти. Получается, что Ирод считает, будто у него есть свое царство, которым он может распоряжаться и половину которого вправе отдать какой-то девчонке. В таком случае через пару часов после этих слов он был бы во дворце прокуратора и рассказывал, что он на самом деле имел в виду. И разговор закончился бы для него неприятно. В общем, есть большие сомнения, что эпизод исторически достоверен.

Когда мы читаем этот отрывок, интуитивно возникает ощущение, что мы попадаем в какую-то другую реальность. Сразу проводят крайне любопытную параллель: «Царь Ирод, услышав об Иисусе – ибо имя Его стало гласно, – говорил: это Иоанн Креститель воскрес из мертвых, и потому чудеса делаются им. Другие говорили: это Илия, а иные говорили: это пророк, или как один из пророков». Нам сразу напоминают ветхозаветную историю [64], где фигурируют пророк Илия и нечестивый царь Ахав, а у него – нечестивая жена Иезавель, которая фактически и управляла государством. Здесь очевиден намек, что в Новом Завете есть новый Ахав, он же Ирод, и новая Иезавель, она же Иродиада. Соответственно, здесь снова представлена та нечестивая языческая история, которую обличал когда-то Илия, за что Иезавель его крайне не любила и пыталась уничтожить. Тогда у нее это не получилось. В итоге Илия заколол всех нечестивых пророков, которые служили и подчинялись Иезавели, и впоследствии был вознесен на огненной колеснице прямо на небеса. То есть там все закончилось неудачей для нечестивой царской четы. Здесь же Иоанн выступает в роли Илии, который обличает нечестие царя. И хотя ситуация в Новом Завете заканчивается иначе, параллели очевидны. Можно сказать, что здесь есть кусочек ветхозаветного текста в новозаветном и даже присутствуют буквально фольклорные элементы. Все это больше похоже на былину, чем на документальное повествование. Для человека, знакомого с Ветхим Заветом, эта история выглядит вполне трафаретной.

Но зачем нас отправляют во времена Ветхого Завета и рассказывают о том, что в этот раз Иезавель в лице Иродиады и Ахав в лице Ирода отомстили Илие в лице Иоанна? Надо вспомнить о том, что пророк Илия должен был явиться перед пришествием мессии, чтобы предвозвестить его, поэтому евангелист может проводить эту параллель. Но обещание отдать половину царства и само именование Ирода царем – такие исторические нестыковки, которые не могут оставить равнодушным. Собственно, за просьбу пожаловать ему этот титул, то есть за относительно скромное проявление амбиций, Ирода тут же не просто сместили, а отправили в ссылку, хотя никакого преступления он не совершал. И то, что, согласно тексту, происходит на пиру – это поведение категорически не лояльное. Ирод, каким бы простачком он ни был (хотя вряд ли он им был), не мог себе позволить подобного поведения даже в пьяном угаре, потому что жизнь намного дороже, чем возможные последствия: за подобные слова его бы просто задушили в темнице. Поэтому возникает ощущение, что данная история не вполне исторически достоверна. Зато она достоверна психически, ведь не всегда исторический факт должен обязательно иметь место, чтобы отражать некий психологический процесс. Да и многие якобы исторические факты становятся таковыми только потому, что являются реализацией внутреннего психического процесса. И вот он-то как раз для людей реальный и подлинный. Реальность процесса, который происходит внутри, очень часто воплощается во внешней фольклорной истории, в подлинности которой никто не сомневается, хотя в реальности ее могло и не быть. Это именно то, что встречается во многих мифах и легендах: часто кажущиеся нам странными повествования действительно не имеют документальной точности, потому что они имеют психологическую значимость и отражают внутренние архетипические процессы. А так как внутренняя реальность для человека не менее реальна, чем внешняя, очень часто одно принимают за другое. Вот именно с этой точки зрения я предлагаю посмотреть на ситуацию в целом. Естественно, не нужно думать, что евангелист вставляет эту историю, осознавая механизм описания внутреннего через внешнее. Эти процессы чаще всего бессознательны даже у тех, кто их описывает. Не стоит думать, что евангелист всерьез сидел и размышлял, а не вписать ли ему что-нибудь из коллективного бессознательного. Бессознательное фактически само себя описывает.

Есть еще одна крайне интересная параллель,