Хочется забыть обо всем и просто наслаждаться. Теплым ветерком, ароматом отцветающих лаций, улыбкой баронессы и близкими, любимыми людьми рядом.

Очень хочется. Но не получается.

— Тетушка, а вы? Вы тоже считаете, что я не прав? — горячится король Карл. — Что мой брак — вопрос здравого смысла и расчета? А если я заикаюсь о любви — или хотя бы нежной, искренней сердечной привязанности, то это лишь глупость и ребячество?!

— Карл! Я так не говорил, — возмущается Эрик.

Баронесса фон Гиндельберг грустно улыбнулась. Ложечка в ее руках застыла над ажурной вазочкой валльского фарфора. Она перекладывала орехи в прозрачно-карамельном сиропе, и свет, отражаясь, делал их похожими на драгоценные камни.

Долгое молчание. Никто из них не смеет мешать, если мама задумалась. Наконец, наполнив вазочку для Карла, она говорит тихим, но уверенным голосом, как всегда четко выговаривая каждое слово:

— Каждый, конечно, решает сам. Мы знаем немало примеров счастливых браков по расчету, как и несчастных по любви. Но… любовь — это самое ценное, что есть на свете.

Эрик возмущен. Еще мгновение — и он сорвется на баронессу, как на какого-нибудь нерадивого министра. Но… ловит на себе ее насмешливый взгляд и молчит.

А мама уже смеется. Треплет его по голове, как мальчишку. Переводит взгляд на Карла, в глазах которого тоска.

Обнимает и его. Что-то шепчет на ухо, и его величество светлеет. Склоняется над руками баронессы, но не целует, как положено, а лишь прижимает к щекам.

— Спасибо, тетушка…

Грохот, похожий на взрыв. Ваза с вареньем разбилась на тысячи осколков, терраса исчезла… Эрик просыпается.

«Напали!» — бьется в голове мысль.

Быстро обувается. В эту ночь он спит одетым, как и все солдаты в доме. Ждут нападения. Берет огнестрел. Выходит в коридор.

Тишина.

Странно. Неужели… ему приснилось? Или это Агата грохочет на своем печатном монстре?

Заглянуть к ней в спальню. Неловко, конечно, но безопасность прежде всего. Скорее бы Эльза поправилась! Хотя… увидеть женщину, разметавшуюся по постели, позволить себе представить, что… Он вдруг понял, что ожидает возвращения Людвига фон Лингера с нетерпением.

Глупца, что не сберег такое сокровище. Посмотреть, как она примет явление блудного супруга. И наконец, понять, может ли он надеяться… хоть на что-то. Хотя бы на заботу, не унижающую достоинство госпожи фон Лингер.

А если придется уйти, чтобы не нарушать ее покой? Сможет ли он? Отступить, признавая, что Агата выбрала не его…

«Любовь — самое ценное, что есть на свете…»

Только сейчас он понял, насколько матушка была права…

Сама возможность коснуться любимой. Обнять. Погладить по щеке, пробежаться кончиками пальцев по волосам, догоняя скользящий по локону лучик солнца…

Сколько мыслей, оказывается, можно передумать, пока бежишь по коридору, стараясь ступать как можно тише.

— Что с вами? — Агата застыла, когда он рывком распахнул дверь ее комнаты.

Запыхавшийся. Небритый. И даже без галстука. Женщина кинула взгляд на часы — четверть пятого.

Зато в руках господин барон сжимал огнестрел.

— Мне почудилось, будто что-то загрохотало, — признался Эрик.

— Нет… Все тихо. Разве что… У меня упала тут… Вот… Папка… — Стараясь не делать резких движений (барон с перепугу направил на нее огнестрел да так и застыл на месте), Агата подняла папку с пола.

— Я подумал, что взрыв, — смутился мужчина и опустил огнестрел. — А вы… печатали?

Агата посмотрела обиженно. Что же она — совсем из ума выжила: ночью грохотать!

— Понятно, — кивнул барон, признавая, что так сильно его напугала всего лишь папка с бумагами. — Вам не спится?

— Книга идет. — Она кивнула на стопки бумаг, которыми был завален весь стол.

— Вы и вовсе не собирались спать этой ночью?

Писательница упрямо задрала подбородок. Эрик рассмеялся:

— Слукавлю, если скажу, что не понимаю вас, Агата. Я и сам не одну ночь провел без сна над созданием артефакта. Бывало… И все же. Вы устали. Вам необходимо поспать!

Агата повела затекшими плечами. Откинулась на спинку кресла и виновато улыбнулась. Улыбнулась… ему одному!

Нестерпимо захотелось подойти, стащить с нее шаль, расстегнуть блузку, гладить затекшие мышцы шеи и спины, пока она не расслабится под его руками. А потом…

— Я, пожалуй, заварю вам чаю, — сказал он. — Чайных церемоний не получится, но что-нибудь поддерживающее я сделать сумею.

Господин барон вышел. Агата грустно усмехнулась. Надо же… На мгновение ей показалось, что он хочет подойти. Обнять. И…

Женщина замотала головой, прогоняя дурные мысли. Что она такое о себе возомнила? Совсем разум потеряла?

Он — барон, бывший канцлер. Красив. Надежен. Заботлив. Холост. С ним будет хорошо любой женщине. Любой, на которую падет его взор! Еще бы… Такая завидная партия! Наверняка это будет перспективная невеста. Знатная. Хорошо воспитанная. А вдруг будущая баронесса не полюбит собак?

Эльза и Грон… Она ведь слышит их мысли, понимает их взгляды, она… Знает, что они любят яблоки! Кто будет таскать низерцвейгам лакомство в кармане? Делать барону лекарство?

Да что ж это, в самом деле? Какое-то наваждение. Она замужем. Собирается разводиться. Разорена. И… пишет книги. Разве такая женщина может быть рядом с бароном фон Гиндельбергом? Артефактором? Бывшим канцлером его величества? Конечно, нет.

А жаль…

— Что-то вы загрустили, — улыбнулся Эрик, заходя в комнату с подносом в руках.

— Сцена печальная, — хрипло ответила Агата.

— Удивительно, как вы умеете переживать за придуманных вами же людей. Может, не стоит? Ведь их судьбы в ваших руках?

Агата посмотрела на Эрика с подозрением: не смеется ли он над ней? Но барон был серьезен.

— Вы позволите? — Он кивнул на пачку исписанных листов бумаги.

Агата смутилась:

— Там… Эвелин — главная героиня…

— Разведчица, я помню…

— Она услышала разговор, который ее огорчил.

— Какой разговор?

— О роли женщин на войне. Речь шла о том, что все, что они могли, — предавать мужчин. Пусть и врагов. Пользоваться их слабостями, чтобы добыть информацию.

— И это делать приходилось, — кивнул Эрик. — Потому что главное — победа.

Агата кивнула:

— Но Эвелин вспоминает тех, кого она знала. Девушек, с которыми она обучалась в школе разведчиц. Она одна осталась в живых. Из всего выпуска.

Эрик медленно кивнул. Удивительно. Молодая женщина. На войне не была. Но так… правдиво писать об этом. Интуиция? Работа с архивами? Боль от потери собственных родителей? Наверное, все вместе, но то, что он успел прочесть (какой у нее красивый, аккуратный почерк!), по-настоящему тронуло.