Мигель суетливо завертел головой. – А зачем нам продираться сквозь лесную глушь, если ты можешь спокойненько добросить нас до дороги на грузовике? Тут ехать-то минут десять-пятнадцать, не больше, – он опасливо посмотрел по сторонам и добавил: – Уж не прикончить ли нас ты собрался, а? То-то я смотрю – щедрый больно. И слиток нам отломил, и десять баксов…

– В таком случае верни мне десять зелёных, – потребовал итальянец, – и добирайтесь как хотите. Ты оскорбил меня, Мигель. Я не ваша нянька. Вы только что подняли сумму за вашу помощь в несколько раз. И после этого хотите, чтобы я куда-то там довозил вашу банду? Да пошли вы!.. – Лицо Энтони налилось свекольной краской. – Гони назад десятку!

– На, забери! Подавись! – вспыхнул мексиканец и швырнул купюру на пол.

У Энтони от гнева тряслись руки. Он поднял её и аккуратно опустил в правый карман куртки, туда, где лежал «Бульдог».

Первая пуля угодила Мигелю в сердце, и он рухнул на спину, как деревянная кукла. Запахло пороховой гарью. Второму мексиканцу кусок свинца залетел в открытый от удивления рот, а третий упал и от страха обмочился.

– Не убивай, Энтони! У меня больная мать. Кроме меня, за ней некому ухаживать, – причитал бедолага.

Морлок смотрел за происходящим совершенно спокойно, и на его устах играла едва заметная улыбка. Судя по всему, он был готов к такому развитию событий. Итальянец повернулся к нему и спросил:

– У тебя не найдётся циркуля?

– А зачем он тебе?

– Хочу проверить, где у него середина лба.

– Целься чуть выше переносицы и не ошибёшься.

– Думаешь? – улыбнулся итальянец.

– Уверен.

Энтони выстрелил. Мексиканец успел перед смертью закрыть глаза и отвернуть голову вправо, и потому дырка размером с дайм[88] появилась в левой части лба. Свежей кровью запахло ещё сильнее.

– Надо будет теперь вырыть три могилы, – грустно выговорил итальянец. – А я надеялся промочить горло и отдохнуть.

– Нам не придётся ничего рыть. С месяц назад был сильный ветер. Он повалил старую ель. От корней осталась глубокая яма. Сбросим туда трупы и засыплем. Управимся за полчаса. – Морлок глянул с недоумением на Энтони и спросил: – Послушай, а для чего ты так долго разыгрывал эту сцену со слитком, с десятью долларами, с сумкой и тропинкой через лес? Мог бы сразу их и пристрелить ещё у дома. Уж пару ящиков мы бы с тобой как-нибудь бы донесли. И не пришлось бы отмывать от крови пол и стены.

– Знаешь, что самое страшное на фронте?

– Наверное, смерть?

– Нет. Ожидание смерти и неизвестность. Ты не знаешь, будешь ли жить через минуту, через час или через сутки. Возможно, ты погибнешь во сне, а может, доживёшь до окончания кровавой бойни и вернёшься домой живым и невредимым. Над тобой довлеет какая-то неведомая сила, распоряжающаяся твоей жизнью. Возможно, это Бог, а возможно, ещё кто-то. А судьбу этих чиканос[89] я решил ещё на складе, когда после убийства охранника пришлось увеличить их оплату вдвое. В противном случае они бы сорвали всё дело. А могли бы и копов навести в отместку… Вот я и растягивал удовольствие, понимая, что топтать землю им осталось совсем недолго. Разве это не высшее наслаждение?

– Я тебя понимаю, – осклабился Морлок и хрустнул костяшками пальцев. – Только это не пик блаженства. Есть кое-что получше.

– И что же? – скривив недоумённой гримасой рот, спросил Энтони.

– Например, довести человека до состояния крайнего отчаяния, затем подарить ему надежду на вполне реальное спасение и, дождавшись, когда он поверит в него всей душой и обрадуется, сообщить ему о неминуемой и мучительной смерти. Вот тут главное – заглянуть ему в глаза! А там – пропасть, там бездна страха! Ни один актёр не сыграет так, как твоя жертва… Дарить надежду и тут же её отбирать – огромное удовольствие.

– Такого я ещё не слыхал. Даже на фронте. – Итальянец поднял на собеседника недобрый взгляд и сказал: – Мы два чудовища. Сдохнешь ты или я – земля лишь очистится.

Морлок приблизился к Энтони на шаг и сказал:

– Советую тебе выбросить из головы мысли о моей смерти. Я ведь тоже не терял зря время, пока тебя не было, и отвёз нотариусу два одинаковых письма, адресованных к разным получателям. Их либо отправят через три дня по указанным местам, либо я заберу письма до истечения этого срока. А знаешь, что там? Там указано место жительства всех твоих ближайших родственников, проживающих в Маленькой Италии[90]. Одно уйдёт в полицию, а другое – дону Винченцо Томмазини. Да-да, тому самому, который горит желанием отправить к праотцам киллера, расстрелявшего его ставленника – Мэтью Хилла, бывшего лидера профсоюза докеров Бруклинского порта. Насчёт быстроты реакции полиции я не очень уверен, а вот что касается твоих земляков из другой «семьи», то тут нет никаких сомнений, что, пока дон Томмазини доберётся до тебя, из твоих близких никого не останется.

– Послушай, беспалый, – перешагнув через труп мексиканца, зло выговорил итальянец. – А с чего это тебе взбрело в голову, что это моих рук дело?

– В тех письмах, что лежат у нотариуса, есть доказательства твоего «подвига», совершённого 5 октября. В это же время и почти в этом же месте, за углом на Пятой авеню, проходило открытие самого большого магазина одежды New Lifestyle. Туда, как тараканы, набежали фоторепортёры. Корреспондент из «Нью-Йорк дейли пост» делал увеличенные снимки манекенов на витрине, и между двумя из них оказался прохожий. У него на плече сумка, и можно прекрасно рассмотреть лицо. Виден шрам на левой щеке. Словом, это тот же самый герой битвы на Марне, чья улыбчивая физиономия красовалось на страницах «Нью-Йорк таймс». Усекаешь? Достаточно дону Томмазини увидеть эти две фотографии и прочесть пару строк, и ты, – он указал на тела убитых, – встретишься с этими мексиканцами.

Энтони громко высморкался прямо на труп Мигеля и сказал:

– Хватит трепаться. Давай убирать мертвяков, пока не застыли, а то потом намучаемся.

– С этим я сам справлюсь. Тебе надо срочно возвращаться в Нью-Йорк и укокошить ещё одного мерзавца.

– А зачем нам ещё кого-то убирать? Ведь золото в наших руках.

– Это так. Но я не могу так быстро его реализовать. К тому же если с ним не разделаться, то копы рано или поздно выйдут на нас.

– Я согласен. Но всякая работа должна быть оплачена.

– Тебя устроит тысяча долларов из моей доли?

– Вполне.

– Тогда пойдём выпьем, и я расскажу тебе подробности.

В затерянном от мира лесном домике за столом сидели двое. В каждого из них