помыться не помешает — после раскопок выглядел я, как горный гном. Сложив посуду аккуратной стопкой, я медленно двинулся к берегу, внимательно глядя себе под ноги — не хватало сейчас навернуться и всё разбить — это было бы совсем фиаско. Благо, туман уже начал рассеиваться, и хотя бы на три метра стало что-то видно.

Отмыть новую посуду оказалось непросто: сказалась и форма изделий, очень далёкая от идеальной, и откровенно хреновый исходный материал, из-за чего поверхность керамики была рыхлой и ноздреватой, и отсутствие сколь-нибудь приличных моющих средств. Однако, с помощью мыла, песка, непонятных жёстких водорослей и такой-то матери, за каких-то полчаса посуду удалось привести в подобающий вид. Теперь, осталось в подобающий вид привести себя…

Вернувшись в лагерь, я наскоро перекусил холодной рыбой, поставил нагреваться в горшке воду для будущей ухи и метнулся на рыбалку. Не заморачиваясь с поимкой щук, я надёргал с пару десятков рыбин — за прошедшие дни местная популяция водной фауны не уменьшилась ни в числе, ни в размере — оперативно почистил их и вернулся в лагерь. Вот и пришло время варить уху.

Выживший горшок был небольших размеров, литра на два, поэтому вода в нём закипела быстро. В неё тут же отправились рыбьи хвосты и головы, которые я обычно выбрасывал, так как ими даже Бегемот брезговал. А сейчас они дадут нам отличный навар. Дав первой закладке покипеть минут двадцать, я удалил из горшка вываренные рыбные запчасти, и заложил уже нормальную рыбку, порезанную на порционные куски. Добавил мелко порезанные корни рогоза. К сожалению, ни лука, ни картохи, ни перца с лаврухой — всего того, что обычно кладут в уху — у нас не было. Подумав, я закинул в варево несколько ягод можжевельника, росшего неподалёку, да посолил. Затем, по заветам ведущих охотников, рыболовов и прочих геологов, влил в блюдо граммов тридцать спирта, и сунул в горшок пылающую головню — дескать, так вкуснее. Что ж, проверим, подумал я, снял готовую уху с огня и полез ложкой пробовать, обжигаясь и матерясь. За этим занятием меня и застала Даша, наконец соизволившая проснуться и вылезшая на свет.

— Мне снилось, — заявила девушка, садясь рядом, позёвывая и с интересом заглядывая в дымящийся горшок. — Что я сижу в столовке на работе, передо мной стоит полная тарелка отличной ухи, а у меня почему-то нет ложки, и я её ищу по карманам. А её всё нет, а я хочу есть, и запах просто сводит с ума. Просыпаюсь, а запах никуда не девается.

— Пока кто-то дрыхнет, кто-то другой уже вовсю пашет с шести утра. Вот как это называется?

— Это называется «забота о ближнем», ну или что-то такое. — подруга зачерпнула ложкой дымящегося варева, подула, отправила в рот, зажмурилась. — Василий, это изумительно!

— Я рад, что тебе понравилось. Если ты не заметила, я откопал выжившую посуду и даже отмыл. Могу тебя заверить, это было очень непросто, и я жду каких-нибудь проявлений благодарности.

— Разумеется, я очень тебе благодарна. — заявила Даша и внезапно укусила меня за ухо. Игриво. — А это всё, что выжило?

— Интересные у тебя проявления благодарности. Совершенно необязательно закусывать моим ухом, там, в ухе, есть рыба. — я потёр пострадавший орган. — И да, это всё. Горшок, три тарелки и вон там ещё пара стопок стоят.

— Ну, стопки — это главное! — подруга придирчиво осмотрела одну из тарелок, провела пальцем по поверхности, грустно вздохнула. — Ну и херня получилась. Отвратительное. Ну да ладно, пусть будет.

— Вспомнилось, вдруг. — я принялся раскладывать по тарелкам рыбу и разливать бульон. — В гипермаркете была акция: мягкая игрушка за какие-то наклейки. Стою на кассе, передо мной девушка с тележкой продуктов. К ней подходит её парень, притаскивает пару этих игрушек. Та спрашивает, мол, что притащил? Тот отвечает: «Игрушки по акции. В машину положим». Та смотрит на них, вертит в руках, потом изрекает: «Какая мерзость… Принеси ещё двух».

— Ахаха! А это к чему?

— К тому, что вас, девушек, никогда не поймёшь. — я опять потёр ухо. — Вот зачем было кусаться? А посуды другой у нас нет, придётся пользоваться этой. Удачно, что тарелок три и нас тоже трое.

— Ну извини. Это было спонтанный порыв. Хочешь, поцелую?

— Эмм, нет, спасибо. Иди умойся, и будем завтракать. Интересно, Бегемот уху будет? Ему бы заранее налить, он горячее не жалует, ещё язык обожжёт… О, вспомнишь — и появится! С добрым утром! Ты уху кушаешь?

Заспанный котяра медленно вытек из шалаша, изображая собой картину «Кто посмел меня потревожить»? Однако, на горшок с ухой среагировал как боеголовка с тепловым наведением, немедленно оказавшись возле стола.

— Мряуу-мря! — сообщил Бегемот и ловко придвинул ко мне пустую миску. — Мыррррр!

— Рыбу класть? — поинтересовался я, наливая горячую жидкость. — Или отдельно положить?

Хвостатый с сомнением посмотрел на разваренные куски рыбы в наших тарелках, отрицательно тряхнул головой и посмотрел на сырые рыбные тушки, которые я ещё не успел убрать.

— Ну, как пожелаешь. Только погоди, очень горячо, язык обожжёшь, пусть остынет. А я пока хлебушек нарежу. Мы же не можем допустить, чтобы он зачерствел, правда?

Пока Даша умывалась, я заварил нам чай и достал остатки Зубодробильного Пряника. Впрочем, теперь мёртвые зубы вполне справлялись и без него — утром ещё один леченый-перелеченный выпал, а на месте потерянного импланта уже прощупывалось что-то твёрдое. Оперативно, однако.

Вернулась Дарья, посвежевшая и похорошевшая, и мы приступили к завтраку. Обжигающая и нажористая уха, хоть и приготовленная по совершенно бомжацкому рецепту, отлично зашла. Бегемот аккуратно лакал ещё горячую жидкость, периодически переключаясь на рыбу.

— Интересно, какие пределы у местной регенерации? — я покатал выпавший зуб на ладони, пока вторая была занята кружкой с чаем. — Можно ли отрастить, допустим, новую ногу?

— Ага, новую голову. — Нехорошо схохмила подруга. — Я, как-то, не горю желанием проверять. Хотя, есть пара человек, на которых я бы не прочь была поставить некоторые эксперименты…

— Ладно, повременим с экспериментами. Хотя, я и без них уже вижу значительную разницу, даже просто внешне. У тебя лицо без всякой косметики выглядит так, будто по нему хорошо прошлись фотошопом…

— Правда? — девушка похлопала было себя по карманам, зависла на секунду, потом вытащила КПК, сфотографировала себя и принялась рассматривать результат. Вздохнула. — Камера дно, толком ничего не видно. Хотя… по тебе тоже видно. И кожа лучше выглядеть стала, и волосы на лысине проклюнулись.

— Серьёзно? — я запустил руку в шевелюру. Лысеть я начал рано, лет в двадцать пять, и мне это не особо нравилось. — Ничего вроде не чувствую.

— Ты суслика