Фулкхерст, старый боец, сразу же почуял ловушку и, не успели пропеть тетивы, закричал, командуя отступать. Стрелы попали в цель, и стражники ударили на них из рощицы, в которой скрывались.

Над Шимасом возник огромного роста детина с занесенным боевым топором. Однако его удар, достаточно мощный, чтобы перерубить человека, не достиг цели. Юноша успел увернуться и нанести удар мечом наотмашь, вложив в это всю силу. Удар пришелся туда, куда он и метил, — в шею, сбоку, в место, не прикрытое доспехом. Топор выпал из мертвой руки, и чужая лошадь умчалась галопом, унося всадника с безжизненно раскачивающейся головой. В ночи громко раздавались крики людей и звон оружия.

Сколько это длилось? Минуту? Две? За все это время Шимас даже мельком не видел барона. Тридцать стражников каравана пустились в погоню за людьми Фулкхерста — догнав отставших, казнили, но, опасаясь нового нападения, повернули назад, к лагерю.

К счастью, в караване обошлось без потерь, если не считать четверых легкораненых. Нападавшие же потеряли четверых в лагере и еще двух на равнине. Стража захватила в плен трех раненых и пригнала пять лошадей.

Среди пленных расхаживал широкими шагами гансграф. В свете костров он выглядел воистину устрашающе: черные доспехи, черный развевающийся плащ, жесткое, страшное в своей кровожадности лицо. Фон Гильстерн рассматривал пленных, устремляя свирепый взгляд то на одного, то на другого.

— Ну, воры, — заявил он. — Отчего-то у меня появилось желание повесить вас на корм воронам. Крепких сучьев здесь достаточно, и веревок у нас тоже хватит. Долгонько они болтаются без дела… Или на огонь их? А? Как ты думаешь, Лукка? На огонь?

Гансграф показал пальцем на толстяка-пленнника:

— Вон тот, жирный, будет гореть веселым ярким пламенем. Можешь себе представить, как он будет поджариваться в собственном сале?

— Можно насадить его на копье, — задумчиво заметил Иоганнес, приятель Лукки. — И поворачивать над костром, как на вертеле. Мне такое приходилось видеть в Святой Земле… Я просто поверить не мог, до чего ж долго предателям приходилось ждать смерти…

— Но, может… совершенно случайно… им есть что сказать, — предположил Лукка. — Что толку жечь их, если они могут говорить?

— Ба! — ответил Иоганнес. — Что там они знают? Спалить — и делу конец!

Толстяк переводил взгляд с одного на другого, лицо его перекосилось от ужаса. У второго все время бегали глаза, он оглядывался по сторонам и облизывал пересохшие губы. Третий, угрюмый подлец, глядел свирепо и презрительно.

«От этого мы ничего не узнаем, — подумал Шимас. — Отчего-то это лицо мне кажется слишком знакомым…»

— А что они могут сказать? Замок Фулкхерста неприступен.

— Повесить их или сжечь, и давайте покончим с этим, — проговорил Шимас. — Замок Фулкхерста слишком далеко отсюда, чтобы напасть мимоходом, между делом. Вспорем им брюхо и бросим так. Они будут умирать ме-едленно…

Столь добрые разговоры возымели свое действие. Двое пленников были перепуганы насмерть. Толстяк все время глотал слюну, судорожно подергивая кадыком, словно его шею уже сдавливала петля.

— В замке, скорее всего, нет и особых богатств, — заметил Лукка. — А для осады у нас мало времени…

— Там есть добыча! — неожиданно завопил толстяк. — Там товары двух караванов, взятые на прошлой неделе, и награбленное раньше добро. Я вам говорю, там всего полно!

— Заткнись, идиот! — яростно крикнул угрюмый. — Я тебе за это башку расколю!

— Ни одной башки ты больше не расколешь, — спокойно заметил гансграф. — И если проживешь еще час, то только по моей прихоти, а я обычно прихотям не поддаюсь…

Он ткнул пальцем в толстяка:

— Повесить его!

— Умоляю! — пронзительно завизжал толстяк и обмочился от ужаса. — Я же сказал вам! И там есть потайной…

Угрюмый бросился на него, но гансграф мгновенно схватил его за волосы и отшвырнул назад.

— Посмей только шевельнуться или слово сказать — и я тебя заколю собственной рукой!

Он вытащил меч и обернулся к толстяку.

— Ну, ты что-то говорил о потайном входе?

Существовал, оказывается, потайной выход, потерна, требующая ремонта, — калитка не закрывалась как следует, и выход этот находился на теневой стороне замка, у самого леса. Толстяк говорил охотно, впрочем, и второй тоже. Когда они окончили рассказ, стражники каравана ясно представляли себе, что их может ожидать.

— Сколько в замке тех, кто громил поместье Абд-Алишера? — спросил Шимас.

На мгновение стало тихо, и глаза всех трех пленников обратились к юноше. Они и прежде были крепко напуганы, но теперь их страх усилился вдвое против прежнего.

— Абд-Алишер мертв, — произнес толстяк.

— Он жив, — ответил юноша, — и вскоре вернется. Теперь отвечай на вопрос.

— Это было давно… Несколько лет прошло… Я тогда еще не служил барону…

Угрюмый уставился на Шимаса, и впервые в его глазах мелькнула тревога. Второй пленник трясущимся пальцем стал тыкать в него:

— Вот он там был. Спроси его.

— А ты там не был?

— Я оставался в замке…

Теперь угрюмый смотрел в землю, но на шее и на лбу у него обильно выступил пот.

— Абд-Алишер мертв, — пробормотал он.

— Он жив, — сказал Шимас. — Он здесь.

— А-а! Волчонок! Я узнал тебя! Щенок старого волка!

— Он был там, когда убивали твою мать, — проговорил гансграф. — Лукка, Иоганнес! Повесить его!

Через час стража выступила. Гансграф оставил двадцать человек для охраны товаров и женщин. Остальные — сильные и решительные мужчины — сели в седла. Они мчались через ночь более короткой дорогой, чем та, которую выбрал для нападения Фулкхерст. Под копытами лошадей лежал путь через хорошо знакомый Шимасу темный лес Гюэльгот. Двое пленников скакали рядом с гансграфом. Иоганнес держался сзади, но на рассвете догнал всадников.

— За нами погоня, — предупредил он. — Конные, десятка три, думаю.

— Фулкхерст?

— По-моему, нет. Похоже, что Петер. Всадники свернули с дороги и ждали, изготовив оружие к бою. Вдруг гансграф резко вскрикнул и выехал из-за деревьев.

Невысокий широкоплечий крепыш, ехавший впереди отряда, вскинул руку:

— Мартин! Клянусь всеми святыми, это Мартин! Они пожали друг другу руки, и Петер сказал:

— Мы встретили одного из твоих людей, и он привел нас к каравану. Мы оставили там половину наших и поскакали вам вдогонку. Раз мой брат желает взять замок, значит, и я желаю взять замок!

Шимас изумился и спросил у Иоганнеса:

— Неужели они братья?

— Ага, из Мартина, правда, можно сделать троих таких, как его братишка…