Коты же Андреевские появились в комнате, когда сам хозяин спустился куда-то вниз, где была его студия. Трудно предположить, глядя на этот скромный дачный домик, что в нем есть заветная студия, из которой Андреев ведет свои встречи, собирающие десятки тысяч людей.

Коты пришли, как мы с Ульяной, – вместе и каждый сам по себе. Изящная белая кошка с черными пятнышками на хвосте и лапках (мне показалось, что это девочка) подошла к нам на безопасное расстояние, посмотрела яркими зелеными глазами и отошла, взобралась на диван. Второй, серый, пушистый кот с очаровательной мордой, черными кисточками на ушах и красивыми, светлыми, как будто обведенными глазами, впрыгнул привычно на стол, на котором стоял андреевский ноутбук, сейчас открытый для нас, и сел рядом с ним. Было бы очень соблазнительно сфотографировать кота, не для Сети, для себя. Но я не стала. Мне показалось, что и у Ульяны такое желание, но она просто улыбнулась серому коту, пристально глядящему именно на нее (все-таки это удивительно загадочные животные!), и открыла первое письмо.

Когда мы увидели, какое количество писем нам хорошо было бы прочесть или хотя бы просмотреть, мы ахнули. Очень вовремя из студии пришло сообщение от Андреева: «Если что-то не успеете просмотреть, не страшно, оставлю на следующий раз. Ищите письма про школы, медицину и литературу».

О чем только люди не писали Андрееву! На самом деле много людей, и молодых, и в возрасте, писали о состоянии образования – о нищете преподавателей всех уровней, особенно высших учебных заведений, о странных программах и требованиях, о бессмысленном бумажном завале, отнимающем кучу времени, о повсеместно появляющихся руководителях-«менеджерах», никогда не работавших педагогами, но специально обученных на руководителя. Как можно руководить тем, что ты не понимаешь, не чувствуешь, не познал за годы работы внутри? Поэтому директор-«менеджер» приходит и ломает все, чтобы построить некую абстрактную, иную систему, прижившуюся в какой-то другой стране, с другими традициями, проблемами, потребностями, с другим культурным и историческим багажом, систему, о которой он знает понаслышке – ему рассказывали в институте.

Многие писали о здоровье, точнее, о нездоровье и болезнях, об отчаянных попытках сделать бесплатно операции в нужный срок, о том, как тяжело и плохо все в больницах и поликлиниках. Писали, потому что больше написать некуда, потому что, как поется в старой песне Высоцкого (которую очень любит моя бабушка еще с тех времен, когда она, молодая, отчаянно критиковала мирную и сытую советскую жизнь семидесятых годов), когда людям некуда писать, они пишут в Спортлото. «Мы напишем Андрееву, потому что писать нам некуда, а ему есть до нас дело…».

Кто-то описывал плачевное состояние клубов и детских садов, кто-то – разбитые дороги, по которым зимой практически невозможно добраться до города, до поликлиники, не завязнув. Некоторые рассказывали о своей судьбе, о том, как им пришлось бросить профессию, вроде бы нужную людям, просто потому, что они не могут прокормить свою семью или ребенка. Писало много женщин. Хотя я знаю, что в Сети у Андреева самые активные подписчики – мужчины. Среди писем были рассуждения о политике, об истории, рецепты и прогнозы, анализ ситуации в мире и стране и даже рассказы, вымышленные истории. Свойство нашего человека – или человека вообще, – увидев в ком-то учителя, обращаться к нему со всем. Идти к врачу с тайной надеждой рассказать не только об увеличенных лимфоузлах или камнях в почках, но и о несправедливости на работе или тяжелой ситуации в семье.

Но на самом деле все взаимосвязано. А поскольку Андреев сам любит рассуждать, увязывая все события в единую канву, находя глубинные причины происходящего, ему люди и пишут – обо всем вообще.

Ведь если человек пришел к необходимости перемен оттого, что его единственная дочь уехала в Москву и там пропала – жива-здорова, но совершенно пропала для своих родных, стала чужой и далекой, зарабатывает какими-то махинациями, общается с подозрительными людьми, говорит теперь на непонятном им языке, у нее изменились ценности, то он и пишет все, как есть, с самого начала, надеясь найти в Андрееве не только умного человека, но и друга.

«Что стало с моей дочерью, скажите мне?» – искренне и доверчиво спрашивает Андреева какой-то человек, в два раза его старше. Почему Андреева? А кого еще? Больше не у кого спросить. Священника в церкви? Что тот ему скажет в ответ? «Бог терпел и нам велел?» Бог вообще-то был против несправедливости, за бедных и за тех, кого ущемляют, а не пел осанну царям и сильным мира сего, в отличие от наших церковников. За то его и распяли, нашего Бога. А были еще и другие боги, тоже не служившие царям и не призывавшие людей быть безгласными холопами.

Ульяна читала спокойно, тут же копировала и отправляла в отдельный файл те письма, которые ей казались наиболее важными. Я же просто сидела в шоке и читала, читала. Мне кажется, я видела лица этих людей – разные, молодые и не очень, но все с надеждой обращенные к Андрееву.

– Девочки, как у вас? – улыбающийся Андреев появился на экране моего телефона в режиме видеозвонка.

Я видела, как глянула Ульяна. На самом деле, как-то так получается, что главная у нас вроде бы она. А звонит он мне. Может быть, всего лишь ткнул тот номер, что первым вышел…

– Читаем, – ответила я.

– Закругляйтесь. Есть пять – семь хороших вопросов? Больше не надо.

– Есть.

– Все, посылайте мне и спускайтесь сами.

Когда он отключился, я спросила у Ульяны:

– А мы будем присутствовать на его онлайн-встрече?

Она пожала плечами.

Ощущение тревоги, радостной, но крайне волнительной, у меня не проходило. Я не могла поверить, что я сейчас час сидела на стуле, где обычно часами сидит Андреев. Пишет, думает, снова пишет… Что я смотрю в то же окно, что и он. Что я вижу его стены, его красную чашку с одним словом «Нет!» и недопитым кофе, что я могу погладить его прекрасных котов. Один лежал на сером низком кресле, раскинутом как летний шезлонг, второй сидел на подоконнике статуэткой.