– Мне все это кажется настолько вздорным, что в голове не укладывается. Прийти к одноногому инвалиду и предложить ему идти на войну… Бред какой-то. Я что – последний артиллерист в стране? Почему вы явились именно ко мне? Да и с кем, позвольте спросить, вы воевать собираетесь?

Я кивнул, принимая правомерность вопросов:

– Отвечу по пунктам. Воевать с немцами. Артиллеристов в стране хватает, но все, кто находится в пределах доступности, заняты на своих участках и командуют своими подразделениями. А нас сейчас очень сильно поджимает время. Через месяц необходимые люди будут, но у нас нет этого месяца. К вам появились после слов кондуктора с броненосца «Евстафий» – Сергея Хижняка. Именно он порекомендовал вас как высококлассного профессионала.

Было видно, что слова насчет «профессионала» бальзамом пролились на инвалидную душу, но Холмогоров оказался крепок.

– А насчет моих политических воззрений он вам тоже рассказал?

Тут вступил комиссар:

– А как же! После этого товарищ Чур и решил с вами говорить.

Я добавил:

– Меня заинтересовала ваша общая оценка произошедшего в России и дальнейший прогноз ситуации в целом. Что говорит о трезвом мышлении и аналитическом складе ума. Да и вообще…

Как-то неожиданно меня вдруг поперло, и я высказался и о белых, и о красных, и о серо-буро-малиновых. Офицеров, отсиживающихся у Деникина, в то время, когда мы для войны с немцами инвалидные сусеки скребем, тоже припомнил добрым тихим словом. Отдельно прошелся по «мудрым» советским вождям. Кузьма, привычный к моим вывертам, лишь тихо улыбался, зато Холмогоров находился в стадии полного охренения. Ну никак у старшего лейтенанта не вязалась наша форма и содержание. Он открывал и закрывал рот, порываясь что-то сказать, комкал скатерть и в конце не выдержал:

– Позвольте, а вы действительно Чур? Тот, которого все газеты называют лучшим красным командиром? Пламенным борцом за власть Советов и дело революции? В честь которого митинги проводятся и, как я уже слышал, детей называют?

Новость насчет детей меня удивила, но, не подавая вида, я лишь хмыкнул и, достав документы, протянул их для ознакомления.

Хозяин, возвращая бумаги, ошарашенно произнес:

– И вправду – Чур. А вас в ваших же словах ничего не смущает? Я ведь и за газетами следил, и программы всех этих революционеров читал… Вы как-то сильно выбиваетесь из образа борца за «правое дело».

– Ничуть. Просто ситуация с сентября семнадцатого меняется с каждым днем, и радикально настроенных кровожадных персонажей во власти становится все меньше и меньше. Вот комиссар не даст соврать.

Лапин кивнул и, неожиданно уже для меня, выдал на-гора краткую выдержку программы жилинцев. Это убило летеху наповал. Какое-то время он переваривал информацию, но потом, отморозившись, стал засыпать нас вопросами. Минут через сорок, утолив первое любопытство, угомонился и, пробормотав: «Похоже, я катастрофически сильно отстал от жизни», поднял на нас глаза:

– Потрясающе… Значит, не все потеряно? Есть еще надежда? – и тихо добавил: – Неужели даже я вам настолько нужен? Вот такой – безногий калека?

Я кивнул:

– Надежда есть всегда. И мы будем делать все, чтобы будущее стало таким, каким видим его мы, а не как грезят разные «лиходеи». И нужны нам все. Переделка страны, она огромных сил потребует. Ну а сейчас, пока война и что касается конкретно вас, то – да. Нужны. Не то чтобы край, но ваше участие позволит сохранить жизни моих ребят. Это дорогого стоит. Поэтому с вами разговариваю, соблазняя разными плюшками. Ну и добавлю – остановка немцев на том направлении позволит сохранить российский Черноморский флот.

Холмогоров аж привстал:

– Постойте! Так вы что – в Севастополь идете?

– В Крым. А там уж как получится…

Парень окончательно встал и, придерживаясь рукой за стол, выпрямился:

– Я с вами! Что для этого надо делать?

Улыбнувшись, я ответил:

– Для начала привести себя в порядок. А то вы своей гривой напоминаете сельского батюшку. – И, выкладывая на стол купюры, продолжил: – Здесь аванс. Можете сразу оставить его в семье. Еще, в прихожей стоит вещмешок с продуктами. Это паек. Тоже можно оставить дома. Ну а завтра, к одиннадцати часам утра, за вами придет транспорт и отвезет в наше расположение. Там уже предметно поговорим. Ну и познакомим вас с личным составом. Кстати, я подозреваю, что большинство из них вам и так знакомы. Эти братишки в основном комендоры с флотилии. А сейчас, если уж вы решились, то – счастливо оставаться, товарищ старший лейтенант! У нас еще дела на сегодня запланированы.

А когда уже шли к мотоциклу, довольный Кузьма заметил:

– Ты обратил внимание, насколько быстро Холмогоров воспринял нашу платформу? Платформу жилинцев? – И хитро глянув на меня, добавил: – Только я немного сомневаюсь – это учение у нас настолько верное, или голодная жизнь так на старшего лейтенанта повлияла? Как считаешь?

Я фыркнул:

– Именно поэтому мы всегда ратуем за комплексный подход. И правильная пропаганда, вкупе с парой банок тушенки, зачастую значит гораздо больше, чем просто правильная пропаганда. Так что не забивай голову. Главное, что сейчас, в самый нужный момент, человек с нами, а дальше – время покажет…

В Крыму творился полный пипец. Нет, немцев там не было. Пипец происходил сам по себе, так как аборигены отлично справлялись без всякого постороннего вмешательства. И его последствия мы ощутили практически сразу же после высадки. Жилин как мог расписал прелести тамошней политической жизни, только вот его слова совершенно не передавали реальности момента. В общем, что сказать? Советской власти в Крыму было не больше, чем в дальнем кишлаке горного Бадахшана году эдак в девяносто втором.

Хотя, честно говоря, такая обстановка была по всей стране. Просто здесь мне это бросилось в глаза наиболее зримо. Ну вот сами посудите: начиналось все чинно-благородно – в ноябре семнадцатого прошли выборы во Всероссийское Учредительное собрание. Там места уверенно взяли социал-революционеры и анархисты. Вроде вот она, легитимная власть. Так? Хрена лысого! Свежеизбранные депутаты только начали принимать решения, как моментально перегрызлись между собой. Консенсус у них никак не ловился, несмотря на общие левые взгляды. Но это еще ничего – обычный рабочий процесс.

Гораздо интереснее стало, когда их с трудом утвержденные указания пошли в народ. Разумеется, тут же нашлись недовольные решениями этой власти. И я вовсе не говорю про офицеров, буржуев и прочих монархистов. Этих не устраивало вообще все, поэтому мнением «бывших» никто не интересовался. Но недовольными оказались прочие революционеры, и началась политическая борьба. Мало того что официально выбранные делились на непримиримые группы и группировки внутри себя, так еще и не вошедшие во власть партии принялись активно мутить воду. В конечном итоге приключился полный раздрай, и появилось аж три центра, считающие себя самыми легитимными. Это Совет народных представителей – те, которым в основном не нравились большевики. Курултай крымскотатарского народа – этим не нравился никто, кроме крымских татар, и они топили за отделение Крыма от России. Ну и Военно-революционный комитет, в котором шишку держали те, кто вроде как за советскую власть. Но с некоторыми местечковыми нюансами.