«Только бы в слободе никого не встретить из людей боярина Троекурова, – размышлял беглец, прислушиваясь к учащенному биению своего сердца. – Эх, прощай, матушка Москва златоглавая. Придется, видно, с тобою расстаться».

Емельян вздохнул, пробираясь сквозь густые заросли прошлогоднего бурьяна. Он уже собирался перепрыгнуть через невысокую изгородь, как вдруг позади раздался громкий голос:

– Ты куда это собрался?

Беглец так и присел от неожиданности.

– Я?.. Да так, малость пройтись захотелось.

– То-то, пройтись, – проговорил дозорный Яшка Косой. – Я, как только ты из избы вышел, стал присматривать. Куда, думаю, он собрался?

– Да я ведь что ж… Никуда.

– Ладно, толкуй. Ужо завтра боярину доложу, так он разберется.

– Не погуби, родной, – взмолился Емельян. – Чай, ведь сам знаешь барскую строгость.

– Знаю, знаю… Ну, нечего здесь растарабаривать. Пойдем-ка, нагулялся – будет.

Емельян уныло поплелся обратно.

13

У крыльца избы он снова обратился к Косому:

– Не погуби, кормилец, не докладывай боярину. Ведь ни о чем дурном я не помышлял.

– Не помышлял… Спины наши под батоги хотел поставить. Небось, если бы ты сбежал, нас бы не помиловали.

– И в мыслях я не имел того.

– Может, и не имел, про то ужо боярин разберет завтра.

– Не доводи ты этого до боярина. Дурость это моя только одна.

Яшка задумался.

– Ладно, быть по-твоему. Только и ты уважь меня, дай пять алтын, а то отыграться не на что.

– Откуда же у меня, кормилец, такие деньги? – взмолился Емельян. – Чай, сам видишь, что я все время здесь под надзором нахожусь.

– Ну, а денег нет, то и разговаривать нечего, – грубо ответил Яшка и стал подниматься на крыльцо.

– Постой, родной, постой! Есть у меня про все на все три алтына. Возьми, Бог с тобой.

– Ой ли? Пожалуй, и больше найдется?

– Вот те истинный крест: нет больше ни грошика. Возьми… А нет, так докладывай боярину, воля твоя.

– Ну, ладно, – снисходительно отозвался Яшка. – Давай деньги-то. С лихой собаки хоть шерсти клок.

Емельян развязал онучу и вынул бережно завязанные в тряпицу деньги. Яшка их взял и, позвякивая медяками, вслед за Емельяном весело взбежал на крыльцо.

14

– Вот тебе мой последний сказ, – объявил на следующий день вечером боярин Троекуров. – Готовы или не готовы твои крылья, а коли ты в среду не полетишь, то я с тобою так разделаюсь, что забудешь, как мать родную звать.

Емельян поник головою.

– Ну, что же? – окликнул его грозно боярин. – Что молчишь?

– Слушаю, милостивец. Постараюсь твою волю исполнить.

– Мне старанья твоего не нужно. Лети – и весь тут сказ. Сколько времени меня все морочишь.

– Не помышлял я, холоп, тебя морочить, милостивец. Да только дело-то трудное, я и сам рад поскорее милость твою потешить.

– Толкуй, знаю я… Вчера куда огородами пробирался?.. Не отпирайся, мне Яшка Косой еще поутру об этом докладывал.

«Вот окаянный, – подумал Емельян. – Ведь деньги взял и обещал молчать. Ирод…»

– Хотел я тебя в железа заковать, – продолжал боярин, – чтобы прыти малость поубавить, да передумал пока. Это еще не уйдет. А молодцам велел зорче за тобой приглядывать… Ну, ступай и помни, чтобы к среде все кончено было.

15

В среду день был хмурый, невеселый. По небу тянулись бесконечные серые тучи. Моросил теплый весенний дождик. Как и в первый раз, собралась громадная толпа любопытных. Слышались отдельные фразы, меткие словечки, громкий смех. По-видимому, зрители не особенно верили в успех затеи и добродушно подтрунивали над злополучным воздухоплавателем, который хлопотливо прилаживал свои крылья.

– Ну и звездочет, братцы, выискался.

– Эй, Емеля, прицепись лучше галке за хвост, вернее полетишь!

– Богу бы лучше молился, – шамкал какой-то древний старикашка. – А то, что выдумал!.. Беса только тешить.

Сомневался в успехе полета и сам боярин Троекуров. Он нервно поглаживал окладистую бороду и сердито поглядывал на замешкавшегося изобретателя. Дождь, между тем, усиливался, и капли его гулко барабанили и перепонку крыльев.

Красная площадь во время «шествия на осляти»

Московский Кремль в начале XVIII столетия

– Долго ты там еще возиться будешь?! – гневно окликнул боярин.

– Сейчас, милостивец, сейчас. Последний ремешок прилаживаю.

Наконец ремешок был прилажен, изобретатель расправил крылья, взмахнул ими и… ни на вершок не поднялся от земли. Новый взмах крыльев, и злополучный воздухоплаватель, потеряв равновесие, грузно шлепнулся на липкую от дождя землю. Толпа громко захохотала.

16

Крепко осердился на сей раз боярин Троекуров, слова не дал вымолвить бледному, перепуганному, облепленному грязью воздухоплавателю и немедля велел заковать его в железы.

– Я с тобой ужо теперь расправлюсь! Не морочь зря людей, не изводи казны царской попусту! Будешь ты меня помнить! – кричал боярин, топая ногами.

Дорого пришлось поплатиться бедняге изобретателю за свою попытку летать по поднебесью летом журавлиным.

«И учинено было ему, – рассказывает летописец, – за то наказание: бить батоги, снем рубашку, и те деньги, двадцать три рубля, велено доправить на нем и продать ево животы и остатки».

Так печально кончилась одна из первых попыток человека летать по воздуху.

Е. Шведер

Душно, накурено и жарко в обширных покоях нового дома, построенного в Немецкой слободе генерал-адмиралом, городским наместником Францем Яковлевичем Лефортом. Здесь 23 февраля 1697 года идет прощальная пирушка. Еще 6 декабря прошлого года было объявлено Посольскому приказу, что «государь Петр Алексеевич указал послать в окрестные государства, к цесарю австрийскому, к королям английскому и датскому, к папе римскому, к Голландским штатам, к курфюрсту Ганденбургскому и в Венецию великих и полномочных послов своих с полномочными грамотами, для подтверждения древней дружбы и любви, для общих всему христианству дел, к ослаблению врагов Креста Господня: султана турского [турецкого], хана крымского и всех басурманских орд, и к вящему приращению силы и пользы государей христианских».