Отвар успокаивает боль и притупляет эмоции, повязка жёстко фиксирует ногу, и Эмбер готова бесконечно долго уверять любого, кто поинтересуется, что с ней всё в порядке. В большинстве случаев до «бесконечно долго» и не доходит, все верят с первого раза. Исключение – разве что Дженни и Лилит, и если Лилит ещё можно убедить (она разрывается между организацией финала, Давидом и Стефаном – ей откровенно не до того), то с Дженни сложнее. Эмбер учится виртуозно уходить от темы, меняя предмет разговора. Или просто просит что-нибудь выдумать, что-нибудь рассказать.

Когда их впервые выводят в город, всех вместе, Дженни всю дорогу рассказывает ей сказки про Гензеля и Гретель. Точнее, не сказки, ведь сказка всего одна, а саму эту историю и самостоятельно придуманное продолжение, где брат и сестра сперва выбираются от ведьмы, а потом, вдвоём разъезжая на огромном чёрном коне, задают жару всем возможным проблемам и под конец живут долго и счастливо.

Эмбер так погружается в эту историю, в магию хриплого голоса Дженни, слушает так внимательно, что даже не сразу замечает: слушает она не одна. Слушают все.

– Кого-то мне эти двое напоминают, – усмехается Кристофер. Джонни везёт его коляску, хотя в такой помощи нет особой нужды, ведь Кристофер всегда отлично справлялся и сам. Но ему, кажется, просто нравится вот так вот заботиться. – Один на двоих чёрный конь, все дела. Ну разве что у вас он железный…

– Эй, наши родители не отводили нас на съедение ведьме, она всё придумала, – шутит Джонни, и Дженни смеётся.

Все смеются. Все смеются, и гуляют по Столице, и улыбаются прохожим, которые их узнают, и ходят по магазинам, пусть это и глупо – прямо сейчас тратить всё заработанное. Но Эмбер всё и не тратит. В книжном магазине, пока Дженни прячется за полками мифов и сказок, она покупает блокнот и несколько ручек. Конечно же, не для себя. Она думает: «Телевизионщики тратят всё своё время на то, чтобы прикоснуться к истории или собрать её по кусочкам, но Дженни – не телевизионщик, Дженни другая, ей не нужно ничего собирать, она может создать свою собственную историю, придумать её от первого до последнего слова – и записать».

Потом, уже в секонде, Эмбер выбирает из груды вещей футболку, простую, чёрную, и чёрные джинсы, и шапку, под которую можно спрятать волосы, чтобы за них не схватили. Спрятать – ключевое слово, потому что после того, что случилось в её последнем заезде, Эмбер очень хочется быть в безопасности. Ей хочется обезопасить себя от чужих взглядов и недобрых прикосновений – в том числе, если ей когда-либо придётся ещё раз выйти на трассу.

Но уже вечером она узнаёт, что это вряд ли случится.

Антонио объявляет имена тех, кто выходит в финал. Лилит, бледная и уставшая, но всё ещё по-королевски величественная, стоит рядом с ним, когда он перечисляет:

– Вик. Калани. Лисса. Фредди. Дженни. Джонни.

– Остальные могут остаться здесь до конца финала или уехать, если им хочется, – прибавляет Лилит. – Но лучше пока что остаться. Если кто-то из финалистов захочет отказаться от участия, мы будем подбирать замену согласно рейтингу. Из всех остальных.

Покачнувшись на носках, Дженни подаётся вперёд.

– Но ведь изначально речь шла о том, что в финал выйдут шестеро.

– Вик, Калани, Лисса, Фредди, ты и твой брат, – повторяет Антонио, загибая для наглядности пальцы. – Шесть финалистов. Вас шестеро.

Лилит взмахивает рукой, привлекая к себе внимание.

– Не вдвоём, Дженни, – говорит она, и её голос звучит почти виновато. – Вы будете участвовать в финале по отдельности, каждый сам.

На изменившееся лицо Дженни физически больно смотреть. Джонни выглядит растерянным и ошарашенным. Всё это слишком, чересчур, невозможно, и мысленно Эмбер уже пакует вещи, чтобы уехать – на поиски себя самой или своего места в жизни, неважно, но вслух, тем не менее, спрашивает:

– В чём будет заключаться финал?

Ей хочется посмотреть Лилит прямо в глаза, поймать её взгляд, убедиться, что всё будет, по крайней мере, нормально, если уж на совсем хорошо рассчитывать не приходится, но та жмурится, отступая за спину Антонио.

– Мы выбрали заброшенный город, оградили его и завезли туда зомби, – уверенно отвечает он, потирая руки. – Больше никаких отдельных дорожек, теперь все окажутся на одной территории… Опасности больше, но это финал, и победитель получит полмиллиона.

Другие организаторы с умным видом кивают. Похоже, Лилит лукавила, когда давным-давно говорила ей, будто бы она – всего лишь одна из многих. Она – правая рука Антонио, почти самая главная здесь, она – единственная, кто спокойно перебивает его и так же спокойно выражает своё мнение, единственная, кто уполномочен отвечать на вопросы.

Она – та, кому принадлежит идея финала, в этом можно не сомневаться.

И эту идею когда-то подсказала ей Эмбер.

Всё, что Эмбер может слышать вокруг себя, это дружный вздох. Единовременный, но у каждого свой, и она примерно представляет, какой именно. Для Калани, например, сумма выигрыша звучит вовсе не как «полмиллиона», а как «будущее Калеи», для Лиссы наверняка как «ещё больше всеобщего обожания», для Вика – «мой отец будет мной гордиться и больше никогда не станет говорить, будто я его разочаровал»…

Строго говоря, отец Вика, городской староста, тот ещё старый козёл и всегда им был, так что Эмбер не уверена, что кому-либо вообще стоит ориентироваться на его старое козлиное мнение, но сообщить об этом Вику она не торопится. Хотя посмотреть на его реакцию было бы интересно.

– Насколько длинным будет этот маршрут? – спрашивает Лисса, и Эмбер не успевает представить лицо Вика, скажи она ему о том, что его отец вот уже долгие годы несёт исключительно чушь.

Вопрос Лиссы отвлекает её. Он звучит хищно, по-деловому, и это невозможно понять неправильно: Лисса уже что-то обдумывает, что-то планирует, она улыбается, и от её улыбки Эмбер становится жутко, настолько она похожа на звериный оскал.

– Зависит от вас. – Антонио пожимает плечами. – Может быть, несколько часов. Может быть, несколько дней.

Он говорит что-то ещё, ему задают другие вопросы, но Эмбер больше не слушает. Обхватив себя руками за плечи, она просто стоит. Порыв моментально уехать проходит так же быстро, как и появился: она не простит себе, если не дождётся Калани и двойняшек, так что придётся коротать время в гостинице, пока они не вернутся. Ну, зато будет кому помочь Лилит с Давидом и Стефаном, пусть она и не такая уж мастерица в создании игрушек, уходе за больными и прогулках с детьми.

Час спустя, когда собрание заканчивается, Эмбер бросается по коридору вслед за Лилит. Она собирается сказать ей о своём решении, предложить свою помощь, но говорит в итоге совершенно другое. Когда Лилит оборачивается к ней, уже почти взявшись за ручку двери, когда их глаза наконец-то встречаются, Эмбер, задыхаясь, может произнести только одно:

– Почему?

Как ни странно, Лилит хватает и этого. Она всё понимает.