На самом деле, это даже смешно, и Эмбер только передёргивает плечами: ей нечего бояться Лилит. Лилит её не обидит: даже в своих королевских интригах, даже ставя своей главной целью успешность гонок, даже не договаривая чего-то, она всё равно переживает за Эмбер и всё равно источает тепло, и этого тепла куда больше, чем когда-либо исходило от, например, матери Эмбер.

Хавьер, думает Эмбер, всегда был ей как отец, а Лилит, может быть, могла бы стать идеальной матерью – понимающей и заботливой, идеальным примером для подражания.

Пример для подражания открывает ей дверь – и, как ни странно, вовсе не выглядит сонным. Лилит кажется бодрой, словно уже довольно давно выбралась из-под одеяла (или словно её вечера не проходят между медленно поправляющимся Стефаном и жаждущим внимания сыном), а взгляд, которым она окидывает Эмбер, сложно назвать удивлённым. Он обрадованный, да, но вовсе не удивлённый.

– Доброе утро, – говорит Эмбер, вытирая вспотевшие ладони о джинсы.

– Привет. – Лилит, легко улыбаясь, пожимает плечами.

Давид у неё за спиной с силой проводит машинкой по полу. Колёса скрипят, и, глядя на резкий поворот, Эмбер понимает, что тянуть кота за хвост нет никакого смысла. Она открывает рот, чтобы начать говорить про Дженни и Джонни, но не успевает произнести ни слова.

– Ты уже в курсе? – спрашивает Лилит.

Единственное, что можно сделать, услышав такой вопрос, это начать судорожно догадываться, о чём именно нужно быть в курсе. Быстрее, чем Эмбер успевает вздохнуть, память подкидывает ей всё, что случилось за последнее время, но нужного ответа она не находит.

– Чего?

Лилит отходит вглубь комнаты, жестом приглашая её за собой, и полминуты спустя они уже сидят в глубоких, продавленных креслах, тех самых, которые однажды стояли в столовой, но понятнее всё ещё не становится.

– В курсе чего я должна уже быть? – повторяет Эмбер нетерпеливо. Странное чувство, не похожее на любопытство, но определённо имеющее с ним похожие корни, захватывает её с головой.

Она ощущает себя охотничьей собакой. Она совершенно точно делает стойку. Она знает: то, что сейчас скажет Лилит, очень важно, и это знание превращает её в бесконечную сосредоточенность, в сплошное ожидание и нетерпение. Волнение, несколько минут назад заставлявшее её дрожать, сейчас превращает Эмбер в натянутую струну.

– Фредди отказалась от финала, – говорит Лилит тихо и медленно, как будто роняя каждое слово в пропасть с обрыва.

Губы Эмбер сами по себе складываются в удивлённую «О».

Пусть у неё не было никаких определённых ожиданий относительно того, что собирается сказать Лилит, именно эти слова она точно не предполагала услышать. Фредди, с её холодным спокойствием, с её опытом и, конечно же, с её лошадью, которая так хорошо справлялась с живыми мертвецами и бросавшимися под ноги препятствиями, была, по мнению Эмбер, одной из главных претенденток на победу – даже несмотря на Вика и Лиссу с их мотоциклами.

И Калани, конечно. Как она могла забыть про Калани? А ещё Дженни и Джонни.

Нет, похоже, с главной претенденткой она поторопилась. Главными претендентами на победу были решительно все из финальной шестёрки. Каждый. А теперь в финальную шестёрку попадает и она сама, вот только Эмбер совсем не уверена, что может назвать себя претенденткой на что-то вроде победы.

Вопрос у неё в голове только один.

– Почему Фредди отказалась участвовать?

– Решила, что условия финала слишком туманны. Не захотела рисковать своей лошадью, – поясняет Лилит, и её глаза впиваются Эмбер в лицо. – Ты ведь следующая на очереди.

Эмбер кивает.

– Да, и я готова рискнуть своим самокатом. Поэтому я и пришла.

Просто сказать это – и всё. Сказать – и больше не сомневаться. Это получается легче, чем она думала, куда проще, чем до этого выходило справляться с волнением, и, как ни странно, намного естественней, чем звучали бы сейчас любые другие слова.

Лилит смотрит на неё, и в её глазах ясно читается гордость.

Может быть, Эмбер ещё не победила, может быть, и не победит, но она совершенно точно не подвела – ни Лилит, которая в неё верит, ни себя, которая просто хочет делать то, что ей кажется правильным, ни тех, ради кого она решила рискнуть.

В том, что финал будет рискованным, можно даже не сомневаться. И именно поэтому у Эмбер нет никакого желания выпытывать у Лилит подробности и детали. Пусть будет, что будет. Она как-нибудь справится.

А если нет… В худшем случае с ней случится то же, что с Джулианом, Люком и Сесиль – и, надо думать, тогда ей будет уже всё равно.

– Я болею за тебя, – говорит вдруг Лилит и пожимает плечами, сама не веря в то, что это сказала. Как организатор она должна быть нейтральной. – Просто подумала, что ты должна это знать.

Ещё недавно Эмбер была готова уворачиваться от объятий Лилит, а теперь улыбается, едва ли не впервые в жизни чувствуя, как это бывает, когда улыбка идёт изнутри, вырастает из самого сердца: сначала тепло зарождается где-то в груди, заполняет лёгкие, вместе с воздухом вырывается наружу, заставляет уголки губ дрогнуть и поползти вверх…

– У тебя нет другого выбора, – пытаясь скрыть смущение, Эмбер пробует отшутиться. – С моей помощью живые мертвецы едва не помяли тебе машину. Мне понадобится весь выигрыш, чтобы оплатить твой моральный ущерб.

Но Лилит не смеётся. Она остаётся серьёзной.

– Это было чем угодно, но не ущербом. – Она качает головой. – Скорее, одной из самых лучших находок.

Ещё больше тепла. Эмбер, привыкшая к холодной воде – упрёкам матери, ненависти Вика и всему остальному, смущается окончательно.

– Спасибо, – отвечает она, хотя вряд ли это самое подходящее слово.

Но, в конце концов, именно Лилит она обязана тем, что теперь внутри неё и вокруг неё так тепло. Не встреться они на короткой дороге – не было бы ничего и никого, ни плохого, ни хорошего, только то же самое, что и раньше. Одни и те же похожие друг на друга дни, которые когда-то казались вполне себе неплохими и в которые больше совсем не хочется возвращаться.

Если Эмбер по кому и скучает, то лишь по Хавьеру.

Если Эмбер когда-нибудь расстанется с этими гонками и этой гостиницей, она будет скучать сразу по многим.

Это, наверное, что-то да значит.

Тепло внутри превращается в жар, и Эмбер прижимает руку к груди, чтобы хоть немного унять его. Ей вспоминается другое тепло – в памяти всплывает, как горячий язык Ренли прикоснулся к её ладони, когда они подошли к двери в комнату Дженни, и Эмбер понимает, что память подкидывает ей картинки вовсе не просто так. Никто из организаторов ещё не знает, что в гостинице стало на одного жителя больше.

Вряд ли с новым питомцем могут возникнуть проблемы, живут же здесь Фредди и её Персефона, но всё же нельзя не сообщить Лилит об огромной собаке с оцарапанным носом…