Игогоша насторожился.

— Ас чего бы это мне помигать? — подозрительно спросил он. — Ты на что это намекаешь?

— Да не намекаю я, — сказал Нагаев. — Просто у тебя горло больное, а ты рот разеваешь шире собственной морды. Так ведь и помереть недолго… от простуды. Ладно, Игогоша, не булькай. Каждый зарабатывает свои бабки, как умеет… Или я не прав? Может, ты у нас за идею?

— Конечно, за идею, — с достоинством ответил Игогоша. — Выдоить из этого госудагства, сколько успеешь — чем не идея? Пгедвожи более возвышенную — может, я и согвашусь.

Нагаев фыркнул, но вдруг задумался и даже полез пятерней под кепку, чтобы облегчить этот мучительный процесс.

— А, — мгновенно уловив его колебания, обрадовался Игогоша, — не можешь! Все вы так, кгутые — живете, пока не найдется кто-то покгуче вас. Бегаете, стгевяете, могды вомаете, а пгосто подумать — зачем это все? — вам некогда.

— Ф-фу, — сказал Нагаев. — Ну, брат, уморил. Ты сегодня прямо Цицерон какой-то, ей-богу. Ты вот что, Цицерон… Ты адрес этого своего Сереги помнишь?

— Какого Сегеги? Это художника, что ли?

— Ага, художника. Который с бородой.

— Это авангагдиста, да? Так он завтга с австгияками уезжает. Выставку пгезентовать. В этой, как ее… ну да, бвя, в Австгии.

— Надолго?

— А хген его знает. Собигався на две недеви, а там как кагта вяжет.

— М-да, — протянул Нагаев. — Ненадолго. Так где он живет-то, этот непризнанный гений?

— Уже пгизнанный. — Игогоша хихикнул, пошмыгал носом и назвал адрес бородатого художника Сереги. — Тойко он там, считай, не живет. Он в мастегской живет, в подваве под пгачечной-Знаешь стачечную самообсвуживания?

— Это на углу? — Нагаев нахмурился. — Ты чего гонишь, урод сопливый, прачечная и так в подвале!

— Пгавильно! Тойко пгачечная — это как бы повуподвав, под ним еще один есть, вгоде бомбоубежища.

Андеггаунд, это же надо понимать!

— Угу, — Нагаев покивал. — Спасибо, Игогоша, удружил. С меня причитается. Только ты вот что… дело это, которое мы с тобой на пару расследуем, очень опасное.

Я тут отправил рапорт начальству, чтобы принять меры предосторожности — в том смысле, что как бы чего не вышло… В общем, начальство дало добро. Вот, держи.

Не снимая черной кожаной перчатки, он полез за пазуху и вынул оттуда обшарпанный наган с поцарапанной деревянной рукояткой и, залихватски крутанув барабан, протянул револьвер Игогоше. Игогоша шарахнулся назад, оступился на куче битого кирпича и чуть не опрокинулся на спину, в последний момент отчаянно замахав руками и удержав равновесие.

— Ты чего, чудак? — удивился Нагаев.

— Чегт, напутав, — сказал Игогоша, медленно успокаиваясь. — Огужие… Не люблю огужие, капитан. Это твои иггушки — твои и таких, как ты. Я тойко пивной бокав умею дегжать. Нет, пгавда, зачем мне это?

— А затем, что ты мне нужен живым, — многозначительно ответил Нагаев. — Когда вся эта банда возьмется за тебя всерьез, я постараюсь тебя выручить, но я ведь могу и опоздать. В общем, держи. Ничего сложного тут нет, да и убивать никого не нужно. В крайнем случае, просто пугнешь. На, держи, коллега.

Он почти силой ткнул наган в руки осведомителю, и Игогоша машинально сомкнул пальцы на поцарапанной рукояти красновато-коричневого оттенка.

— Вот смотри, — говорил Нагаев, придерживая Игогошины руки и манипулируя ими, как конечностями тряпичной куклы. — Вот это курок, понял? Взводишь его — вот так, правильно. Видишь, барабан повернулся.

Теперь патрон стоит напротив бойка. Нажимаешь вот здесь, — он положил указательный палец Игогоши на спусковой крючок и накрыл его сверху своим пальцем, обтянутым черной кожей перчатки, — вот тут, правильно… Стоп, погоди. Если нажать еще сильнее, будет выстрел. Сначала надо прицелиться. Умеешь?

— Откуда? — спросил Игогоша. — Меня же в агмию не взяви, сказави дебив.

— Ничего, — сказал Нагаев, — это совсем просто.

Сейчас я тебя научу.

Он стоял, прижавшись к Игогоше левым боком, правой рукой держа и направляя его руку с револьвером, а левой дружески обнимая осведомителя за плечи. В следующее мгновение его левая рука молниеносно скользнула чуть выше, стальным захватом стиснув цыплячью шею осведомителя, а правая неумолимо и мощно, как стальной рычаг, в одно мгновение сломила слабенькое сопротивление и поднесла грязноватый кулак Игогоши с зажатым наганом к его виску. Игогоша забился, как угодившая в силки птица, засучил обутыми в рыжие, лопнувшие по швам ботинки ногами, смешная клетчатая шляпа, свалившись с его головы, вприпрыжку откатилась в угол, а в следующий миг сильный, надежно прикрытый кожаной перчаткой палец капитана Нагаева напрягся, придавливая грязный палец стукача к спусковому крючку нагана.

Наган глухо бахнул и сильно, зло подпрыгнул. Нагаев рывком оттолкнул свою жертву и отскочил в сторону, чтобы не забрызгаться. Несколько темно-бордовых капель все-таки упали на рукав его кожанки, и он брезгливо стер их носовым платком. Тело Игогоши мягко, как набитый ватой мешок, упало на загаженный, замусоренный пол, подмяв несколько бледных прутиков все тех же неистребимых кустов, что буйно разрослись снаружи. Сведенная судорогой немытая ладонь по-прежнему крепко сжимала обшарпанный наган, закончивший, наконец, свою трудовую биографию почти через сто лет после появления на свет.

Капитан жадно выкурил сигарету до самого фильтра, не сводя глаз с трупа. Это был его первый опыт в данной области, и Нагаев вынужден был признать, что с ним что-то не в порядке: он не испытывал ни страха, ни стыда, ни раскаяния — ничего, кроме удовольствия от хорошо выполненной работы. Это было творение настоящего мастера, и капитан жалел лишь об одном — что под шедевром нельзя подписаться.

Затушив окурок о подошву, он на всякий случай спрятал его в карман и окольным путем вернулся к своей машине. Названный Игогошей адрес гвоздем сидел в памяти, но сначала он отправился к расположенной на углу прачечной самообслуживания.

В прачечной кипела работа. Капитан не стал заглядывать в помещение и, тем более, спрашивать, как найти мастерскую художника-авангардиста Сереги. Вместо этого он обошел здание кругом и обнаружил обитую вздувшейся от сырости фанерой дверь, которая вела на лестницу, спускавшуюся, казалось, до самого центра Земли, а может быть, и дальше — во всяком случае, влажное тепло, которым тянуло из этой наклонно спускавшейся вниз небрежно оштукатуренной скважины, наводило на мысль о тропических лесах и болотистых берегах неторопливых рек, где в прибрежной тине греются на солнышке аллигаторы, способные в один присест умять быка.

Нагаев не торопясь, ступенька за ступенькой, спустился вниз. Он всегда действовал так — ступенька за ступенькой, не прыгая и не рискуя свернуть шею, очень внимательно глядя под ноги и не упуская случая наступить на голову тому, кто упал. До сих пор эта древняя тактика оправдывала себя, и Нагаев очень надеялся, что так будет впредь. Примерно на середине спуска он опустил руку в карман кожанки, и его пальцы сомкнулись на костяной рукоятке пружинного ножа, отобранного им когда-то у пятнадцатилетнего сопляка, возомнившего себя грозой района и севшего в конце концов за групповое изнасилование несовершеннолетней. Насколько было известно капитану, три года спустя сопляка перевели во взрослую зону, где ему квалифицированно и на вполне осязаемых примерах объяснили, что такое групповое изнасилование и как себя ощущает при этом объект насилия. На сопляка капитану было плевать, но вот нож оказался хорош, и Нагаев так и не нашел в себе сил расстаться с этой блестящей игрушкой.