Ваша радость – ее несчастье, а сегодня праздник. Успеете Лиду… обрадовать, – выдавила Ольга Андреевна. — Или вам нравится унижать других? Если так, то можете подняться наверх, и сообщить девочке о «вашей радости», я мешать не стану. Ваше решение, Надя.

Я подавила внутреннее недовольство, и кивнула. В конце концов, хоть Ольга Андреевна мне не слишком по сердцу пришлась, она – мать Никиты, и мне нужно с ней поладить. Хоть постараться.

— Скрывать не стану, лгать тоже, но и специально не стану объявлять об этом сегодня. И Никиту попрошу.

— Этого будет вполне достаточно, – Ольга Андреевна смерила меня взглядом.

«Этого достаточно» – это вместо «спасибо». Хоть и злит эта надменность, но еще я испытываю легкую зависть. Вот бы научиться такому, иногда это полезно – кивнуть эдак холодно, процедить пару фраз, и всем сразу понятно, кто – барыня, а кто – холопка.

Хотя, знаю я себя, барыней мне не стать. Характер не тот.

— А теперь, будьте добры, помогите украсить дом. Также нужно достать камеру, мы свои праздники снимаем на память, а еще…

Ольга Андреевна повела меня из кухни, рассказывая о том, что нужно сделать. Для меня это привычно, никаких сложностей – что-то организовать, что-то выполнить, облегчить остальным жизнь.

Этим я и занялась. Достала проф. камеру, разобралась, как она работает. Затем пришел черед скатертей, салфеток, и прочих мелочей. Лиза с Борисом Ефимовичем занимались елкой, Никита отнес наши вещи в маленький гостевой дом, и занялся камином. Затем для него нашлись еще дела.

И так мы бегали чуть ли не до одиннадцати ночи, когда стол был уже накрыт, салфетки разложены, и я смогла выдохнуть.

Я опомнилась, и побежала в гостевой дом обновлять макияж и менять наряд. Хотелось побыть рядом с Никитой, неожиданно ставшим моим женихом, насладиться нашими минутами вместе, но и страшилкой за стол садиться я не собиралась. Лида уже успела нарядиться, и ходила по дому царицей, а я как Золушка.

Быстро ополоснулась, и подошла к кровати.

— Детка, вставай, – прошептала я свернувшейся в клубок Лизе. — Скоро Новый Год, всего час остался. Или ты сильно устала? Хочешь в кровати остаться?

— Не хочу, праздник же, – дочка подскочила, будто не она еще недавно сладко спала.

Я уложила ее в восемь вечера, малышка успела отдохнуть три часа. У нас всегда так, я укладывала ее перед праздником, а затем будила, чтобы и моя малышка смогла насладиться атмосферой веселья. Мама из-за этого вечно ругалась на меня – ребенку не место за взрослым столом, но я была непреклонна. Пусть, Лиза маленькая еще, но она мне ближе всех, и не меньше остальных заслуживает праздника. Да и вспоминались свои собственные мелкие детские обиды, когда меня отсылали от взрослых, чтобы не мешалась. Неприятно было и обидно.

Лиза крутилась рядом со мной, выбирая платье. Еще дома мы договорились, что она наденет свое любимое новенькое розовое платье, но кто-то милый и кудрявый вдруг раскапризничался.

— Синее надену, со звездочками. Не хочу розовое, – упрямо надулась Лиза, сжимая в руках темное, блестящее платье.

Она хоть и умненькая у меня, и милая, но все же упрямая и капризная, как почти все дети. Раз сказала «синее, со звездочками», значит – отглаживай, мамочка, платье, иначе грянет гром, ураган и детская истерика со слезами.

Я, ругаясь сквозь зубы, гладила легко мнущееся платье, недоумевая, зачем купила ребенку такое. Его в порядок привести – та еще жесть.

— Мам, а когда свадьба? – Лиза пальцами подкручивала свои кудряшки, а я воевала с ее платьем. — Дядя Ник сказал, что устроит сказку, он обещал, – строго добавила она. — Так и сказал, что будет много цветов, гостей, подарков. И все будет так, как мы с тобой захочем.

— Захотим, – поправила я. — Раз обещал – устроит.

— А можно мне ресницы накрасить? – переключилась Лиза на мою косметичку.

— Лиза, – нахмурилась я.

— Ну мам! Ну пожалуйста!

— Ресницы – нет, – строго сказала я, погладив, наконец, платье. — Давай, милая, одевайся.

Так, нужно теперь себя в порядок привести. Вот только времени совсем нет, катастрофически. В моей семье было принято за стол к празднику садиться часов в десять вечера, а здесь все собирались ближе к полуночи, поздравляли друг друга, а затем уже спокойно сидели за столом.

И, я уверена, все уже выглядят прилично, одна я до сих пор как бедная родственница. Зато Лиза у меня – загляденье.

— Красавица моя, – умилилась я, разглядывая крутящуюся перед зеркалом дочку.

Ладненькая, обаятельная, и платье это, на которое я уйму времени потратила я ей простила за одну лишь улыбку. С собой я взяла только одно платье – серебристо-стальное, с еле заметной россыпью стаз по лифу и облегающее меня, как вторая кожа. В него я облачилась, и подошла к зеркалу.

А я хороша! В некоторые моменты, как в этот, я искренне могу собой любоваться. До появления на свет Лизы, я была плоской, только «нижние девяноста» выдавали в моей фигуре женщину. А как Лиза родилась, появилась и грудь. А еще лишние пятнадцать кило, от которых я не могла избавиться полтора года. Сергей даже упрекал меня за полноту, а я не спешила худеть, хоть и комплексовала изрядно, привыкла быть худенькой.

Но тогда мама, пожалуй, дала мне единственный правильный совет за всю жизнь: главное – здоровье ребенка, и оно зависит от кормящей мамы. А фигура… может, восстановится, а может и нет, но она – далеко не главное и спешить, морить себя голодом и спортом, как инстаграммные дивы не стоит. Это они пусть на пятый день после родов красуются в купальнике, хвастаясь плоским животом.

На второй год фигура пришла в норму, я вернула талию, а грудь осталась – пышная, высокая. И сейчас мою фигуру облегало красивое платье, в котором мне не терпелось показаться перед Никитой.

Я красилась, а Лиза наблюдала за мной, помогала подобрать цвет помады, теней, и всячески мешалась.

— А губы можно накрасить? А щеки? Ну мам! – Лиза сложила ладони, как в молитве, и я сдалась.

Мазнула по ее губам полупрозрачным розовым блеском, и чуть тронула щеки персиковыми блестящими румянами. А затем пощекотала курносый нос пушистой кистью для макияжа, и Лиза рассмеялась.

— Все, тебе хватит, – я оглядела саму себя, и хмыкнула.

Всего за пять минут собралась, и выгляжу почему-то