Она не слышала, как дверь тихо отворилась, и рядом с ней появился огромный черный пес, который тут же улегся рядом. Затем в предбанник вошел Алексей и присел рядом с крепко спящей Милой.

Он смотрел на девушку и думал о том, что их встреча здесь, в этой глухой тайге, не случайна. В большом и шумном городе, в многомиллионной толпе они вряд ли заметили бы друг друга. А если и заметили, все равно прошли бы мимо, не заинтересовавшись. Поэтому их выдернули из многоликой толпы и переместили сюда, в замкнутое пространство таежной бесконечности. Для того чтобы эти двое, еще не окончательно потерянные для Всевышнего, смогли как следует разглядеть не только себя в другом, но и другого в себе самом, дабы по-настоящему научиться любить. И себя, и другого. И у них достаточно времени, чтобы понять друг друга и воспылать взаимной любовью. Если не сегодня, то завтра наверняка.

Бродя по тайге, Алексей все время думал о девушке, не решаясь признать Люсеньку Милой, а Милу Люсенькой. Имело ли это какое-то значение? Конечно, ведь у него к ней серьезные намерения. А потому он должен знать точно, кто перед ним: странная Люсенька, пытающаяся облачиться в чужую красивую шкурку и никак не желающая оставаться самой собою, или Мила со своим несносным и неуживчивым характером, искусственными представлениями о жизни, а потому такая же больная на всю голову, как и Люсенька?

Не может же он выбрать сразу обеих! А если выберет одну из них, а потом окажется, что он ошибся, и это совсем другая? Как бы там ни было, а девушка ему явно нравилась. Может, потому, что нуждалась в его помощи? А мужика, как известно, хлебом не корми, дай только кого-нибудь позащищать. Если уж умудрился спасти, то автоматически появилась и ответственность за нее. Поэтому, как ни крути, а он ее теперь не бросит. Так какая разница, кто она? Главное – ему нравится и нуждается в его помощи.

Если хочешь быть счастливым с женщиной, сделай прежде счастливой ее. Чтобы она ощутила любовь к тебе, сам научись любить, тратя на нее энергию. Но время от времени перетряхивай ее стабильность и терпи, когда она принимается за твою. У них с Милой это уже получается. Нервы, конечно, они еще помотают друг другу. Что ж, настоящая любовь – это не за что-то, а вопреки.

Мила проснулась от прикосновения к лицу чего-то шершавого. Открыв глаза, увидела перед собой огромную зубастую пасть Алтая. Улыбнулась и обняла его лохматую голову. Алексей помог Миле подняться, она прижалась к его груди.

– Прости меня, прости, пожалуйста! Я дура. Самая настоящая дурацкая дура на свете. Я так соскучилась по тебе, что чуть с ума не сошла. Я люблю тебя! Я так люблю тебя, что мне даже страшно становится!

Он обнял девушку и нежно коснулся губами ее губ. Она стояла, прижавшись к нему всем телом, и думала о том, как же сладко быть слабой, беззащитной в объятиях любящего – она в этом почти уверена – и любимого мужчины. А еще – отца ее будущего ребенка… может быть.

– Мне нужно показать тебе что-то очень важное. Пойдем ко мне, – сказал Алексей.

– Я только бабушку проведаю, скажу, что пошла к тебе.

Она забежала в дом и с радостью увидела старушку, хлопочущую у плиты.

– Бабушка, ты как – тебе лучше? – Она подошла к ней и обняла, расцеловала в обе щеки. – Ты уж прости меня, дуру несчастную!

– Да ладно, чего уж там. Иди к нему, ждет же поди. И дай-то Бог счастья вам обоим!

Милу словно ветром сдуло. Старушка какое-то время наблюдала из окошка за удаляющейся парочкой, осеняя их крестным знамением, затем подошла к сундуку и вытащила мешочек с мукой, которую использовала экономно и только в особых случаях, – когда было очень плохо или, наоборот, очень хорошо. Сладкий медово-яблочный пирог, который она собиралась испечь наутро, как раз подходил для столь радостного события, как слияние двух любящих сердец.

Они так долго тянулись друг к другу, проверяя свои чувства и боясь ошибиться, что старушка уже было испугалась, что этого так и не произойдет. Теперь она от души радовалась, что все их сомнения и страхи друг относительно друга оказались напрасными и даже вредными, так как отдаляли минуты счастья.

Наконец-то душа Люсеньки обретет покой и погрузится в счастливую пору любви. И наконец-то Алексей, измученный воспоминаниями о своем прошлом, простит себя и позволит себе стать счастливым, полюбив вновь. И она нисколько не сомневается, что так оно и будет. Дай-то Бог!

Войдя в дом, Мила огляделась. Уютная угловая кухонька с двумя небольшими оконцами была немного просторнее и светлее, чем у них с бабушкой. Возле одного расположился обеденный стол со скамьей, возле другого, выходящего во двор, мольберт. Алексей обнял Милу за плечи и подвел к мольберту. Постоял в нерешительности, затем сдернул рогожку с картины, представляя на суд Милы свое творение.

Взглянув на полотно, Мила так и замерла в оцепенении: на нее огромными глазищами смотрела она сама, стоящая в полный рост среди кустов прекрасных золотисто-желтых роз. Длинные каштановые волосы ласково теребил ветерок, обтекающий ее худенькую фигурку в простеньком платьице. Лицо несколько бледное и усталое, зато глаза сияют радостью и счастьем. Но более всего ее поразило то, что на руках она держала русоголового мальчика лет двух, не больше. Мила даже смутилась, так как малыш смотрел на нее пристально и с таким нескрываемым интересом, точно пытался заглянуть в ее душу. И глаза у него были такие же, как у Милы, – изумрудные.

– Что это? – только и смогла вымолвить она.

– Это мое своеобразное признание тебе в любви. А также не менее своеобразное предложение руки и сердца. Ты будешь моей женой?

– Да, – не раздумывая, ответила Мила и почувствовала, как от счастья закружилась голова.

Первая ночь любви, ночь всепоглощающей нежности и чувственной гармонии. Две одинокие страдающие души нашли друг друга и соединились в союзе для главного – для любви. Никогда прежде душа Милы не была столь трогательной и любвеобильной. И никогда прежде Мила не желала никого и не любила так искренне, так самозабвенно, как желала и любила сейчас Алексея.

Только к обеду следующего дня они смогла разомкнуть объятия, превратившие их в единое целое. Лежали счастливые, улыбающиеся и никак не могли наглядеться друг на друга.

– Скажи, почему на картине у меня каштановые волосы? Ведь я – блондинка.

– Особенное видение художника… У тебя корни каштановые.

– Ах ты хитрец! А я было подумала, что ты нутром чувствуешь, что я другая.

– Я и чувствую. Иначе бы не влюбился. Ты действительно другая. Хотя пустыми иллюзиями, что ты белая и пушистая, я себя не тешу.

Мила насторожилась. И тут же испугалась: сейчас она снова все испортит! Нет, она не смеет так поступать с собой! Если она не хочет пожалеть себя, каковы пределы ее бессердечия по отношению к другим людям, по отношению к любящему ее Алексею?

– Что с тобой? – забеспокоился Алексей. – Тебе плохо? Ты побледнела так, будто увидела призрак.

– Нет, ничего. Все нормально. – Мила приникла к его груди. – Что-то голова закружилась. Наверное, от счастья.