Жаль, что на этой встрече не присутствовал Александр Федорович или даже не получил о ней исчерпывающую информацию. А то он увидел бы или узнал, что во время речи Чхеидзе «Ленин стоял с таким видом, как бы все происходящее ни в малейшей степени его не касалось, – осматривался по сторонам, разглядывал окружающие лица и даже потолок „царской“ комнаты… А потом, уже совершенно отвернувшись от делегации Исполнительного комитета, „ответил“ так: „Дорогие товарищи, солдаты, матросы и рабочие! Я счастлив приветствовать в вашем лице победившую русскую революцию… передовой отряд всемирной пролетарской армии… Грабительская империалистическая война есть начало войны Гражданской по всей Европе… Да здравствует всемирная социалистическая революция!“

Выйдя из комнаты, Ленин появился на ступенях вокзала. Площадь ожила, зашумела. Ленину помогли взобраться на бронемашину. Устремленные на него, полные внимания и надежды взгляды людей на минуту смутили его, но затем он преодолел робость, сверкнул глазами и, выбросив руку, бросил в затихшую толпу свой клич о мировой революции. Утром 4 апреля он выступил на совещании работников большевистской партии, а вечером прочитал свои «апрельские тезисы» на собрании делегатов-большевиков и в основном меньшевиков, приехавших на Всероссийское совещание Советов рабочих и солдатских депутатов. Первый же тезис был своего рода отработкой задач, поставленных перед ним военным руководством Германии: «В нашем отношении к войне, которая со стороны России и при новом правительстве Львова и К° безусловно остается грабительской империалистической войной в силу капиталистического характера этого правительства, недопустимы ни малейшие уступки „революционному оборончеству“.

Неравнодушный свидетель той эпохи, уже упоминавшаяся Нина Берберова, дружившая с Александром Федоровичем, но довольно субъективная в отношении его деятельности («…все было в ту весну и в то лето, кроме быстрых, верных и необходимых мер»), писала в книге «Курсив мой», что «когда пришел октябрь, то мы все (имеются в виду интеллигенты, здравомыслящие рабочие и крестьяне. – В. С.) оказались не с ним, Лениным (даже Горький в своих «Несвоевременных мыслях»), потому что мы не могли принять ни «немецких денег», ни постепенного уничтожения целых классов населения, ни грозящей гибели двух поколений интеллигенции, ни «все позволено» ленинской идеологии, ни снижения культуры, ни ставки на мировую революцию. Кстати о немецких деньгах. Теперь, когда факты о них раскрыты и берлинские архивы времен Кайзера стали известны, непонятно, почему эти факты вот уже скоро пятьдесят лет скрываются в Советском Союзе… И почему, воспользовавшись ими (деньгами), что было вполне логично, он (Ленин) потом отрицал это, как и его окружение? Керенский в 1959 году говорил мне, что он достоверно знал весной 1917 года об этом факте (получение сумм от Кюльманна – Людендорфа), но не мог раскрыть эту тайну, неопровержимо доказать этот факт, так как был связан клятвой. Какой? С кем связан? С Палеологом и Бьюкененом (послами Франции и Англии)? Или с Альбером Тома? (французский министр, в июле 1917 года приезжавший в Петербург и пытавшийся, выехав на фронт, поднять боевой дух русской армии. – В. С.). Но какая клятва была для Керенского дороже, чем та присяга, которую он принял как председатель Совета министров российского Временного правительства?»

Снова Берберова видит в действиях Керенского и его ближайших друзей – министров Некрасова, Терещенко и Переверзева – масонские корни. Наперекор элементарной логике. Зачем послам Франции и Англии, министру Франции Тома, масонам этих стран и России скрывать факты, обличающие их злейших и непримиримых врагов – Германию и вождя большевиков? Если и были связаны Керенский и его друзья какой-то «клятвой», то клятвой верности союзникам. Своей присяге Керенский никогда не изменял, до последних дней своей жизни. Он не принял иностранного подданства, постоянно размышлял о том, как избавить родину от тоталитарного режима. И документы о получении Лениным денег от германского военного ведомства, возможно привезенные в Россию А. Тома, Керенский получил из рук Переверзева (адвокат, эсер, министр юстиции Временного правительства, май – июль 1917 года). Мало того, Переверзев обнародовал эти неопровержимые документы 4 июля 1917 года, то есть нарушил «клятву», что признает Берберова. История должна быть ей благодарна за напоминание о «немецких деньгах», полученных Лениным от Германии.

Сей факт упорно скрывали советские политики. Впрочем, еще ранее бывший дворцовый комендант Николая II генерал Воейков в свой книге «С царем и без царя» писал, что «одновременно с посылкой денежных переводов Германский имперский банк в начале 1917 года открыл счет Ленину, Суменсону, Козловскому, Троцкому и другим деятелям Совета народных комиссаров (вероятно, подразумевается будущий Совет. – В. С.). В январе 1918 года Совету народных комиссаров (уже существующему. – В. С.) было переведено из Рейхсбанка 50 миллионов рублей на покрытие расходов по содержанию Красной гвардии и агитаторов, причем было указано, что нужно усилить пропаганду, так как антибольшевистские настроения на юге России и в Сибири беспокоят немецкое правительство». Этому утверждению генерала вполне можно верить, поскольку он располагал данными царской охранки, внедрившей и на высоком уровне своих агентов в ряды большевиков и вызнавшей их зарубежные связи. Разогнав охранку, Керенский лишился доступа к ее «банку сведений», переправленному одним из расторопных царских полковников в Америку, где они хранятся в русском архиве библиотеки Гувера при Институте войны, революции и мира Станфордского университета. Александр Федорович, переехав в Штаты, преподавал в этом институте и наверняка прочитал многие документы охранки, в том числе о людях, возглавивших большевистскую партию в России, криминальные досье на некоторых из них, которых он амнистировал. Увы, он уже ничего не мог исправить и, наверное, клял себя за нерешительность при издании приказа № 1 и самое главное – при получении материалов от Переверзева о денежной помощи Германии Ленину, пожалуй самом кульминационном моменте революции, русской истории, случившемся вскоре после наступления русских войск на позиции Германии.

Генерал Брусилов торопил Керенского начать наступление, назначенное на 10 июня. О нем уже проведал враг. Но в это время заседал съезд Советов, и Александр Федорович, следуя адвокатской привычке следовать закону, хотел заручиться согласием съезда на эту акцию. Получив резолюцию о согласии, он выехал на фронт. Удар по австро-немецким войскам был нанесен 18 июня; собрали 312 батальонов – около 300 тысяч солдат. Сюда же привезли 800 легких пушек и более 500 средних и тяжелых орудий. После двухдневного артиллерийского обстрела 7-я армия перешла в наступление и заняла окопы противника. Столь же успешно атаковала 11-я армия. 25 июня смелый маневр совершила 8-я армия. «И совсем не удивительно, что позднее, после нескольких месяцев тяжелых боев, люмпен-пролетарии и дезертиры пошли в тылу за большевиками по пути убийств и насилия, купившись на обещание неограниченной свободы, – отмечал Керенский. – Удивительно то, что летом 1917 года русские войска продемонстрировали могучую силу патриотизма. Съезд военных в Каменец-Подольске закончился бурной овацией в адрес генерала Брусилова».

Александр Федорович скромен в оценке своих заслуг. Офицеры, враждебно настроенные к Февральской революции, иронически прозвали его «главноуговаривающим». Но он на это не обижался. Во время инспекционной поездки по фронту он множество часов провел в окопах, выступая перед солдатами, не щадя ни сил, ни связок. Однажды в холодную погоду он простудил горло, но говорил громко и темпераментно, на долгое время заработав крикливый, осипший голос (горло он вылечил только в Америке). Иногда темперамент захлестывал его, чувства превалировали над мыслями, и он, противник кровопролития, ненужных смертей, неуклонно призывал солдат «к смерти за родину». Вероятно, подобные выражения дали повод Ленину назвать его «героем фразы». Александр Федорович понимал, что перемены в настроении солдат после встреч с ним были недолговечны, но перед боями поднимали воинский дух, доверие к офицерам. Кстати, будущие советские военачальники, в том числе великий маршал Жуков, Тухачевский, Уборевич, прошли неплохую школу, служа в армии Временного правительства. За несколько месяцев Жуков от прапорщика царской армии дослужился до командира эскадрона, назначенный на эту должность солдатским комитетом.