— Свободны.

Однако Анна Липатова не торопилась уйти. Ей нужно было сказать «старшему товарищу» что-то важное.

— Знаете, Сергей Иванович, я хочу вам сказать… — медленно произнесла она. — Крюков крутой. Круче всех вас, вместе взятых. Он сильный и честный. Настоящий следак.

Нет, этого Шорин не мог так оставить!

— Да, я наводил справки, — заявил он. — Жена застала кристально честного Крюкова с любовницей, о чем написала в предсмертной записке, и выбросилась из окна. А потом этого сильного Крюкова кондрашка хватила, чуть копыта не откинул. А потом кто-то добренький ему помог медкомиссию облапошить и в полицию перевестись. Правильно я про честного и сильного рассказываю? Может, скажете, что он великолепный участковый? Да, полгода назад велосипед украденный нашел, а еще леденящее преступление раскрыл — поджог на чердаке «хрущевки». И тут надо же, в школе учительница из окна выпала! Найти виновных! Раз уж себя так и не простил наш честный и сильный… Даже отпуск взял, чтобы за чужими детьми гоняться. Слабак он, ваш Крюков, вы уж простите, Анна Анатольевна. Слабак и неудачник. Вы уж его найдите, пока он таких дров не наломал, что и не разгребешь.

Липатова молча кивнула.

Она и Тоша вышли из подъезда с ощущением случившегося несчастья. Липатова тут же стала звонить Крюкову. И… услышала звонок капитанского телефона. Он лежал на капоте ее собственной машины. Видимо, Крюков избавился от телефона, когда выскочил из подъезда. Липатова положила телефон в карман.

…В это время наверху, в квартире, Барковский закончил писать текст своего завтрашнего «признания». Шорин забрал у него листок, прочитал… На его лице выразилось отвращение. Приказал:

— Завтра в школе все расскажешь близко к тексту. Ирку забудешь как звать, на улице не узнаешь. Хоть слово про нее ляпнешь кому — исчезнешь. Понятно?

Барковский кивнул. Шорин протянул ему бумагу:

— Пиши телефон этого Сотникова.

Барковский написал номер, протянул бумажку Шорину и спросил:

— А если я забуду про Ирку, все забуду… вы обо мне тоже забудете?

— Постараюсь, — ответил Шорин. — Учи слова, фюрер хренов.

И отправился на кухню, где сидела Ира. Взглянула на отца, спросила:

— Меня посадят?

— Ой, ладно! Кто тебя посадит? Ты моя дочь. Вот что, поживешь пока у меня. В школу больше не пойдешь, экстерном все сдашь. А экзамены сдашь — пойдешь на юрфак. Или в Академию госслужбы.

Однако эти перспективы Ирину не обрадовали:

— Я не хочу.

— Ну, пойдешь куда захочешь. В Техноложку, например, или куда ты там решила? У тебя вообще к каким наукам способности есть?

Ирина упрямо покачала головой:

— Папа, я у тебя жить не хочу. И из школы уходить тоже не хочу. Я хочу здесь. С ним, с Мишей.

Шорин опешил:

— Ты рехнулась? Он же взрослый мужик! Он педофил чертов, подонок, каких мало! Я бы его своими руками придушил, если б…

— И поступать я никуда не хочу, — добавила Ирина.

— А что ты вообще хочешь?

— Я хочу… — Ирина запнулась, но договорила: — Хочу ребенка.

Шорин резко взмахнул рукой, сметая с подоконника какой-то цветочный горшок. Ирина съежилась.

— Идиотка! Ты понимаешь, что я тебя защищаю сейчас, что ты чуть было не вляпалась в страшную историю, что…

— Не ори! — перебила его дочь. — Во-первых, вляпалась уже. А во-вторых… мне нельзя волноваться.

— Что?! — вскричал Шорин.

Он все понял. Сел перед дочерью на корточки, взял ее руки в свои, заглянул в глаза.

— Ну, я его точно убью… — произнес тихо.

— Ой, ладно! — махнула рукой Ира. — Да, там мелкие заболели, дай мне денег, пожалуйста. Лекарства купить надо, я матери обещала.

— Я ей достаточно посылаю. Пьют?

— Пьют. Но я мелких заберу. Школу окончу и заберу. Ладно, папа?

Шорин молча кивнул.

…Зайдя за угол школы, Марина Ивановна увидела Лапикова — избитого, в разбитым носом. Поглядела на любовника с презрением, произнесла:

— И что я в тебе нашла? Просто однажды увидела, как ты смотришь на свою обожаемую Настю. И захотелось, чтобы… Подумала: хочу этого мальчика. Все сделаю, приворожу, заласкаю, чтобы он так на меня посмотрел, хоть раз! Вот дура…

— Я хочу попросить тебя об одной услуге… — сказал Лапиков, но Марина Ивановна не слушала.

— Говорят, завтра будет какое-то собрание. Так вот, на этом собрании я тебя по стенке размажу. Как и обещала. Предупреждаю.

— Делай что хочешь, — согласился учитель информатики. — Я виноват. Только, пожалуйста, выполни одну просьбу. Мне просто некого больше просить!

Однако Марина Ивановна даже не стала отвечать. Молча покачала головой и ушла. Лапиков в отчаянии закрыл глаза. Что же делать? И тут он услышал рядом чей-то знакомый голос:

— Я помогу, если надо.

Лапиков открыл глаза и увидел Юрова. На лице учителя явственно отразился испуг — он боялся всех из одиннадцатого класса. И Юров это понял.

— Не бойтесь, я не с ними, — сказал он. — Скорее наоборот…

…Инга, подруга погибшей Насти Истоминой, после рабочего дня села в свою машину, завела двигатель — и вдруг услышала чей-то голос с заднего сиденья. Голос попросил:

— Гуся, вы только не пугайтесь…

Разумеется, она испугалась и в страхе обернулась. Сзади сидел Крюков, пригнувшись так, чтобы его не было видно.

— Черт! Я чуть не описалась! — пожаловалась Инга. — Что вы тут делаете? Как вы вообще в машину попали?

— Обычная проволочка может творить чудеса, — объяснил капитан и показал эту проволочку.

Инга выключила двигатель.

— Какого черта вы делаете в моей машине?

— Жду вас. И прошу мне помочь.

— Вам что, больше некого попросить?

— Честное слово, некого.

— А может, мне домой надо, ребенка кормить? Или мужа? И вообще, у меня планы!

Крюков вздохнул с сожалением:

— Нет у вас ни мужа, ни ребенка. А планы… Понимаете, ваша лучшая подруга Настя не хотела умирать. У нее тоже были планы. Если вы мне поможете, я найду тех, кто это сделал. И накажу.

Инга вздохнула и вновь завела машину.

— И с чего начнем? Выдадите мне пистолет?

— Попрошу ваш телефон. Мне позвонить надо.

…Тоша и Липатова стояли у столика в дешевом уличном кафе и ели такие же дешевые сосиски.

— Сто лет таких не ела. Еще с универа, наверно, — сказала Липатова.

— А я других и не ем, — сообщила Тоша. — А Крюков ржет.