Охранник гаража укоризненно покачал головой, я приоткрылокно и сказал нервно:

– Там сквозняк на третьем этаже… Мою машину моглопродуть!

– Исправим… сэр, – сказал он испуганно, – нашнедосмотр, сейчас же пошлю туда ремонтников.

Железные ворота распахнулись, мы выкатили сразу же наавтостраду. Торкесса оглянулась, вскрикнула. Эти ребята, что гнались за мной,успели затормозить перед обрывом, но недостаточно быстро, потому сейчассыпались, как горох, не долетая даже до фундамента этого восьмиэтажного гаража.Вообще-то не совсем сыпались, они все же пролетали какое-то расстояние покрасивой дуге, но не эстетичной, короткой, тупорылой, падение все ускорялось,затем удар об асфальт, треск металла, лязг, звон битого стекла, красные брызгина сером дорожном покрытии, что создает незабываемую цветовую гамму.

– Поехали, – сказал я со вздохом. – Похоже, того гадавсе-таки потеряли.

– Ты совсем бесчувственный, – упрекнула она. – Это жетвои земляне!

– Чем меньше грудь у женщины, – заметил я, – тем ближек сердцу она воспринимает происходящее.

Она тут же заткнулась, я постепенно сбавлял скорость,повернулся к торкессе.

– Думай, – сказал я требовательно. – Хоть ты икрасивая, этого достаточно, признаю, но сейчас я ничего не могу предложить, какждать, пока нас не попытаются достать снова. А для этого лучше всего сходитьпока в стриптиз-бар, расслабиться…

– Нет! – сказала она поспешно. – Я лучше буду думать.Ты слишком уж пялишься на этих толстых. Не понимаю, что мужчины находят втолстых? Толстыми быть так легко, а пусть попробуют похудеть… Есть еще однаниточка, но слишком тонкая, ее вряд ли стоит принимать во внимание…

Я воспрянул духом, ведь самые тонкие как раз на поверку иоказываются самыми прочными, а то и вообще единственными:

– Рожай, рожай быстрее!

Она взглянула с испугом:

– Что, уже?.. А когда ты успел? Я пока не чувствую дажешевеления… Правда, если хорошо прислушаться…

Я прервал торопливо:

– Не надо! Не надо прислушиваться. Такоенаприслушиваешь, что… Выкладывай, выкладывай!.. Да не в современном смысле, а втом старом: говори, что знаешь об этом самом… который, как богатый жених, покаеще на тонкой ниточке!

Она смотрела с недоумением, потом поморщилась, проговориланехотя:

– Местная резидентура пользуется иногда услугами иместного отребья. Когда надо что-то достать, купить, украсть… Так вот былзамечен некий Вовик, не то промышляет краденым, не то сам это краденое…украдывает. Его завербовали, он работает на них уже давно…

– Оставь подробности следователю, – сказал янетерпеливо. – Говори адрес!

– Сворачивай назад к Северному Бутову…

– Ясно, – сказал я удовлетворенно, – разве в Северномможет быть что-то приличное?

Она сказала ядовито:

– А если бы ты жил в Северном, что сказал бы?

– Но я там не живу, – ответил я резонно, – а теперькуда?

Машина глотала километры, оставляя позади, правда, их же, ноуже использованные, а впереди вырастали высокие светлые дома, затейливоукрашенные, яркие, суперсовременные, с широкими удобными улицами, все строитсяна вырост, уже с учетом не телег и карет, как строили Тверскую и весь Центр, а растущеговала автомобилей.

– Сверни вон на ту магистраль…

– Молодец, – похвалил я, – не умничаешь, пальцемпоказываешь. Ты просто идеальная женщина! А теперь куды?

– Поверни направо… Направо, я сказала!

– Извини, – сказал я виновато, – чисто мужской рефлекс…

Мы проскочили перед носом автобуса, рядом мелькнула сераястена дома, я снизил скорость, торкесса снова указала пальчиком:

– Он скрывается в этом доме!

Я окинул взглядом гигантское здание, их иногда называюткитайской стеной за длину, да и семнадцать этажей – это семнадцать, а не,скажем, двенадцать.

– Предлагаешь прочесать?

– Можно бы, – ответила она возбужденно, – но, ксчастью, он в прошлый раз на месте преступления неосторожно чихнул, это его ипогубило.

– Как? – спросил я. – Лопнул?

– Нет, но по капельке мокроты, вылетевшей из горла ипопавшей на стену, мы сразу же определили, что он самец, высокий рост, глазаголубые, арийские, вид нордический, на левой щеке шрам, на правом вискеродинка, ему двадцать семь лет три месяца и шесть дней, а проживает в этом домев квартире семьсот восемнадцать!

Я сказал с великим уважением:

– И это все по капельке слюны? Которая к тому же сразувысохла… Круто!

– Да, – сказала она нетерпеливо, – у нас совершенныеметоды анализа. К тому же все данные подтвердились благодаря там же найденномупаспорту, который преступник выронил при грабеже. Мы идем или нет?

Я приткнул машину между стареньким жигуленком и навороченнымджипом, торкесса дождалась, пока распахну дверцу с ее стороны, женщины быстросадятся на голову. Консьержка отсутствует, дверной замок сломан, на стененацарапан номер кода, стены расписаны всякой дрянью, а в лифте пахнет мочой.Торкесса высоко вскинула брови, поморщилась, я сказал:

– Статистика говорит, что в лифтах чаще писают люди,чем собаки!

Она буркнула:

– Мы к такому сейчас и идем.

– Ну у тебя и нос, – похвалил я. – Везде дерьмо чует!

Она брезгливо отвернулась. Лифт поднял нас на семнадцатыйэтаж, мы вышли настороженные, я сунул руку в карман и стиснул рукоятьпистолета. Торкесса подошла к двери с номером семьсот восемнадцать, я хоть ибез такого удивительного носа, что везде дерьмо чует, но сразу определил, чтоквартира однокомнатная, ибо трехкомнатная рядом, а на той стороне площадки дведвухкомнатные, хозяин небогат, дверь простая, без наворотов…

Я полагал, что торкесса будет звонить, приготовилсяспрятаться, если хозяин вздумает рассматривать звонящего через глазок, однакоона сразу же сунула в замочную скважину шпильку для волос, у меня научилась,волосы красивой волной хлынули на спину. Я засмотрелся, забалдевший, не заметилдаже, как дверь абсолютно тихо приоткрылась.

С пистолетами в руках мы проскользнули в прихожую. Япридержал язычок замка, чтобы не щелкнул, осторожно прикрыл дверь. Когдаобернулся, напротив меня оказался парень с вытаращенными глазами, глупым лицоми пистолетом в руке, а миниатюрная женщина с обалденной фигурой, с падающими наспину роскошными волосами уже прихорашивалась перед другим зеркалом.

– В квартире тихо, – прошептал я. – Никого нет?

– Почему так решил?