– Не знаю, – отрезал я сердито. – Ты лучше приготовьвсе снова, если не хочешь, чтобы я вытащил из мусорного бачка. Твояидеомоторика лучше тебя знает, что делает! Вот уж действительно, когда женщинаруководствуется спинным мозгом, все прекрасно, а когда начинает умничать…

Она перебила:

– Что-нибудь отыскал?

– Никаких ключей, – ответил я с жалостью. – Яподнимался наверх, там лесенка, осмотрел верхний этаж, ничего подозрительного,хотя зал со средневековыми рыцарями, конечно, впечатляет! Это просто уникальнаяколлекция рыцарских доспехов, ни в одном из эрмитажей таких нет. А ты?

Она сдвинула плечами:

– Я спускалась вниз, там есть ход на нижние этажи.Скорее склады, чем жилые помещения, но попалась и пара лабораторий. Правда,запущенные. В одной, как я поняла, когда-то добывал философский камень иэликсир жизни. Там очень много мелких костей. То ли дети, то ли мыши летучие. Итигли знакомые, на одном даже выбито, что это подарок от друга-алхимика,некоего Гете…

– Иоганна Амадея, – кивнул я понимающе, – знаю, онэтими делами баловался. Недаром же в восемьдесят два года к восемнадцатилетнейсватался. Ты делай яичницу, делай! Идеомоторика дело говорит.

Яичница в самом деле получилась восхитительная, я дажезаподозрил, куриные ли яйца, может быть, контрабандные с какой-нибудь Веги илиЭпсилона, а ветчина не ветчина вовсе, а мясо курдля… нет, курдль не может бытьтаким вкусным, слишком огромный, нежное бывает только у мелкоты.

Торкесса ухомякивает за обе щеки, на меня не смотрит, словнов ее мире обедать с мужчиной намного неприличнее, чем с ним же предаватьсясексуальным фантазиям, лицо порозовело, румянец окрасил кожу, глаза блестят,как жемчужины на солнце.

– Что теперь? – спросила она, когда я самолично, такоеважное дело женщинам нельзя доверять, приготовил кофе.

– Бороться и искать, – ответил я, – найти иперепрятать.

– Что перепрятать?

Я поставил перед ней чашку с дымящимся кофе. Торкессасмотрела непонимающими глазами.

– Так говорится, – объяснил я.

– А смысл?

– А при чем здесь смысл, – сказал я чуточкураздраженно. – Кто тебе сказал, что всегда должен быть смысл?.. Вот была быжизня жутковастенькая!.. Просто говорится, как… как будто скользишь по маслу.Говоришь, говоришь, а думаешь совсем другое. Потому нас так трудно прищучить,прижучить, поймать под ноготь. Человек думает одно, говорит другое, а делаеттретье… Ты пей, а то остынет. Или останешься без кофе, мы сейчас уходим.

Она спросила с надеждой:

– Ты уже знаешь, куда идти?

– Да, – ответил я.

Допил кофе, отодвинул чашку, поднялся. Лицо мое напряглось,сам чувствую, как натянулась кожа, в глазах жжение, наверное, это так самощущаешь неистовый и местами беспощадный блеск.

– Куда?

– Прямо, – ответил я твердо. Заметив недоумение в ееглазах, объяснил, снисходя к женскости: – Сказано же, дорогу осилит идущий!

Она торопливо дохлебала темный напиток, а когда я направилсяк двери, послушно оказалась сзади, как правоверная мусульманка. Я повел квыходу, но внезапно возникло такое острейшее чувство опасности, что ногипримерзли к полу. Торкесса ткнулась мордочкой в спину, высунулась, проследилаза моим взглядом. В стене напротив медленно вращаются лопасти вентилятора.

– Откуда? – спросила она в недоумении. – Когда входили,этого не было…

Я чувствовал, как меня проняла дрожь, по спине пробежалимурашки размером с черепашек-ниндзя.

– Что случилось? – спросила она встревожено. – ВашеВеличество, вы так сбледнули!

– Отступай, – велел я свистящим шепотом, – на цыпочках!

Она попятилась на пару шагов, глаза как блюдца, прошепталатихо:

– Да что случилось?

– Не видишь?

Мы доотступали на безопасное, как мне показалось,расстояние, и лишь тогда стена ощутимо вздрогнула. Раздался могучий ревразочарования. Торкесса охнула, схватила меня за руку.

– Это хронг? Это хронг, да?

– А хрен его знает, – ответил я нервно. – Но еслиузришь медленно вращающиеся лопасти, то какие тебе еще признаки беды нужны?Даже смельчак убегает со всех задних ног!

Я утащил ее обратно, путь через прихожую отрезан, головараскалилась, мысли мечутся, как футболисты на поле, торкесса смотрит жалобнымиглазами.

– Придется, – сказал я, – через балкон.

Она ахнула:

– Вниз? С семнадцатого этажа?

– Да, – отрубил я.

– Никакая веревка не выдержит!

– Выдержит, – заверил я.

– Ты в своем уме?

– В своем, – ответил я нагло. – Спустимся на балконшестнадцатого… нет, не пойдет, это тоже его квартира… на балкон пятнадцатого, аоттуда уже к лифту. Или к пожарной лестнице. Или я к лифту, а ты – к лестнице.

Она сердито сверкнула глазами, но смолчала, что удивительнодля женщины. Пробежали через огромную квартиру, торкесса пыталась на ходусдернуть с кровати простыню, начиталась или наслушалась, как из замков удираютпо связанным простыням, а то и насмотрелась, кто знает, что у них за мир, ямолча вытащил на балкон, перелез через перила, сейчас только бы не струсить,все зависит от того, главный я герой или второстепенный, главному ну никакнельзя с семнадцатого этажа, сполз пониже, раскачался и прыгнул.

Летел по воздуху не больше метра, но прошла вечность, япадал в холодном поту, а когда брякнулся на кафельный пол, долго не моготдышаться. Сверху донесся испуганный голос:

– Кто-то ворвался в квартиру!

– Прыгай! – прокричал я и бросился к перилам. – Илиопускайся, я тебя подхвачу!

– Боюсь!

– Но там тебя сожрут! – крикнул я. – Или используют какгусеницу для выкукливания своих личинок!

Сверху послышался шорох, показались ее ноги. Она повисла накончиках пальцев, я приподнялся, перехватил ее за талию, потянул, но она неотпускала руки.

– Брось! – гаркнул я. – Или ждешь, когда тебя тамсхватят? И будем тянуть, кому большая половинка достанется?

Она рухнула мне в объятия, я подхватил на руки и бросился вкомнату. На кровати возятся двое, при звуке распахнувшейся двери вскочили иломанулись в стенной шкаф, не сообразили даже, что дверь балконная. Я бегомпронес торкессу в прихожую, кое-как открыл одной рукой замок, торкессупридерживал в это время коленом снизу, выскочил на площадку.

Из лифта как раз выходит солидный господин с портфелем.Увидев нас, вытаращил глаза, явно направлялся к той же двери, которую я оставилраспахнутой.