– Тихо же, – повторил я шепотом.

– Он может слушать музыку в наушниках, – строгоотпарировала она.

Из ее сумочки появились щеточки, цилиндрические палочки,тюбики, флакончики, все это разложила на полочке перед зеркалом и, всматриваясьв свое отражение, быстро и умело накрасила ресницы. Они на глазах удлинились,стали густыми и пушистыми, в глазах появился загадочный блеск, синева сталаярче, просто пронзительно яркой, радужная оболочка словно расширилась наполовину глазного яблока, а ее умелые пальцы тем временем уже ровняли брови:где выщипала, где подкрасила, продлила дуги к вискам, придавая модную в этомсезоне знойную восточность, кончики пальцев постучали по щекам, потерликруговыми движениями под глазами, затем вскинула голову и резко взбила тыльнойстороной пальцев, значит, где ногти, подбородок, сильно натягивая шею.

Из сумочки появились более объемные коробочки длянакладывания маски, но взглянула в мое ошалевшее лицо, скривилась, сказала ссожалением:

– Ладно, в другой раз…

– Ты же выглядишь молодо, – сказал я с трудом, ненавижуговорить глупости, а разве это не глупость – уверять молодую женщину, что онавыглядит молодо, – круто, клево! Тебе не дашь даже и… в самом деле не дашь,правда!

Она благодарно улыбнулась, дура, как же на это всепокупаются, а еще магистр звездных наук, и с пистолетом в обеих руках, чутьвраскорячку, готовая стрелять в любой миг, палец на курке, напряженная, какструна, из-за чего ее прелести вздуваются под тонкой тканью моей рубашки ещевыразительнее, двинулась из прихожей, не шибко просторной, к тому жезаставленной с одной стороны обувью, а с другой стороны столиками, шкафчиками,а на стене из-за недостатка места два велосипеда на вбитых крюках, один наддругим.

Я на всякий случай коснулся зеркала, это оказалось, как я иожидал, зеркальной дверцей шкафа, открылся длинный ряд одежды на плечиках.Торкесса оглянулась, я все еще не следовал за нею, за ворохом одежды кто-томожет спрятаться, сто раз такое в кино видел, это только в анекдотах тут стоитголый мужик и ждет трамвая, а наяву, в смысле в кине, здесь обычно крутой дядяс автоматом в загорелых руках.

– Что-нибудь интересное? – спросила она шепотом.

– Не очень, – ответил я, рассматривая за двумядвубортными костюмами изящный камзол с золотыми галунами и позументами,новенький мундир с эполетами, темный, слегка потертый сюртук с двумя большимизвездами и алой лентой через плечо, а также набор вязаных рубашек, которые такхорошо надевать и под кирасы, и под стальные доспехи. – Но, чувствуется, хозяинздесь живет довольно давно… Кроме того, хозяйственный, что не переходит вскупость, однако достаточно бережлив. Она поморщилась:

– Их служба очень прижимиста! Плохо оплачивает агентов,так и работают.

– Экономика – это все, – согласился я и добавил,умничая: – Как сказал Карл Маркс.

– Не все, – возразила она из кастовой солидарности. –Служит же!

– Наверное, не демократ, – предположил я. – Или совсемдурак.

Она потихоньку кралась бесшумным охотничьим шагом, пистолетграциозно в двух руках, колени сильно согнуты, отчего и без того оттопыреннаязадница выпячивается так провокационно, что уже не ухватить хочется, а датьхар-р-рошего пинка, чтобы по всем остальным помещениям прокатилась кунфуинойниндзей.

Справа две двери, одну пропустила, там на двери изображениеписающего ангелочка, а когда я поравнялся с этим херувимчиком, которому,оказывается, ничто человеческое не чуждо, мы одновременно дернули на себя дверии наставили пистолеты в открывшиеся туалет и ванную. В моем туалете ничегонеобычного: сральник, биде, зеркало на стене и полуоборванный рулон туалетнойбумаги. Да еще толкач с пластиковой ручкой, на которой видны следы острыхзубов.

Судя по лицу торкессы, она тоже смотрит вовсе не вкоролевскую ванную. Я сдвинулся, заглянул, обычная дешевая, даже не Шарко,ванну из экономии места убрали, зато есть большое зеркало, на полочке множествокремов и шампуней, два сорта мыла, словно здесь не мужчина живет, бритвенныйприбор антикварной работы, я рассмотрел на ручке надпись готическим шрифтом:«Kaizer Vilgelm Oranski».

Торкесса взглянула на потолок, на стены, шепнула:

– Здесь его нет… Посмотрим дальше.

За дверью в комнату послышалось движение, странные хлопающиезвуки. Мы встали по обе стороны, торкесса несколько раз набрала в грудь воздух,делая гипервентиляцию перед прыжком, я засмотрелся на ее вздувающуюся грудь,что поднималась, грозя прорвать ткань, затем ее глаза затуманились, онапошатнулась, я едва успел подхватить теряющую сознание. Она обвисла в моихруках, но пистолет не выпустила, я прижал ее, такую мягкую, податливую, нежную,женственную, расстегнул рубашку и начал делать прямой массаж сердца. Но так какне знаю, с какой стороны у них сердце, то на всякий случай делал этот массаж,как умел, во всех местах, где предполагал у женщины, да еще инопланетянки,сердце. Ведь оказалось же у натурщицы Пикассо одно замечательное женское местовообще за ухом…

Торкесса медленно приходила в себя, вздрогнула, отпихнуламои руки, хоть все еще слабыми вздрагивающими лапками. Ее голос подрагивал отнеловкости:

– Сделала на один вдох больше…

– И перенасытила легкие кислородом, – добавил я. – Этозначит, что наши метаболизмы очень похожи. У нас могут быть дети.

В ее глазах появился ужас, она отпрянула, начала поспешнозастегивать рубашку.

– Дети?.. Мерзавец! Ты уже успел?

– Нет, – промямлил я, – что ты… Я только искусственноедыхание…

– А почему у меня такое странное ощущение…

– Да это как-то само… – сказал я в неловкости. – Самособой… понимаешь… Это неконтролируемо… Но я, кажется, успел крикнуть:«Берегись!»

Она прошипела с ненавистью:

– Только кажется?

Ее руки торопливо застегивали, одергивали, поправлялирукава, я дивился своему хитроумному инстинкту, что вот так без всякого участиясознания сумел, гад такой, меня не спрашивая, наглец, мол, он же старше разума,тот вообще молокосос, вот и взял власть в свои руки.

– Ну ты че, – сказал я и вытер рукавом нос, – обещаю натебе жениться, если тебя последствия как-то волнительнуют…

Она едва не взорвалась, как граната с выдернутой чекой, вглазах боевые лазерные лучи, я побоялся, что заметят через дверь с той стороны,прошипел и указал пальцем, хотя вроде бы и неприлично для принца галактическойИмперии. Она со злостью в глазах отвернулась, мы снова заняли позиции, онаоглянулась в мою сторону, я пнул в дверь ногой, дурак, забыл, что по правилампожарной безопасности все двери отворяются только наружу, чтобы проще выбегатьв дыму, нога занемела, но торкесса быстро дернула дверь на себя, ударив меняеще и по лбу, прыгнула вовнутрь, я ринулся следом, успел увидеть только еегибкий силуэт, что как пропеллер появлялся и исчезал за креслами, столами идиванами: передвигалась торкесса исключительно кувырками.