— Пока, — было следующее, что сказала ее мама, когда Руби собралась уходить под конец «Лоурела и Харди», и мама удивилась, что Руби обняла ее, потому что думала, что Руби только что пришла, но это не имело значения.

Руби с поднятой головой пошла обратно к автобусной остановке. Сегодня был хороший визит, самый лучший из всех, и она была рада, что пришла сегодня. Она не любила ходить в дом престарелых, особенно когда ее мама начинала на нее злиться. Сегодня в какой-то момент это действительно было как в старые времена, для мамы секунду-другую, но для Руби — все это время перед телевизором, пока она сидела и держала маму за руку.

По расписанию оставалось двадцать минут до следующего автобуса. Руби хотелось выпить, и хотя она обычно никогда не ходила в пабы в одиночку, она сделала на этот раз исключение и направилась к одному заведению через дорогу. Внутри пахло плесенью, сырой запах исходил от ковра, какая разница, что это — это пролитое пиво или какой-то больной пролил дезинфицирующее средство. Там было почти пусто, два старых чудака сидели у двери и смеялись над анекдотом, сплошь десны и костлявые челюсти, три почтальона в дальнем конце бара, все еще в своих униформах, наклонив голову, обсуждали то, что казалось им важным, странные уплывающие слова, не имеющие сами по себе никакого смысла.

Руби купила пинту пива у барменши, усталая улыбка на начинающем стареть лице, образ меняется, придает ей какую-то странную привлекательность. Она забрала пиво и пошла к окну, выглянула посмотреть на автобусную остановку и на дом дальше, внизу улицы.

Руби улыбалась и вспоминала, как они вместе ходили за покупками, первое дело субботним утром, ранним утром, неважно, идет ли дождь или солнечно, и это как поход, хотя поход за покупками сам по себе был работой, которую надо сделать, и она чувствовала запах еды, помещенной под железную крышку, на рынке, кружки с чаем и дым сигарет, морской привкус из рыбного отдела, она любила моллюсков и мидий, которых ей покупала мама, любила ощущать пластиковую кружку на своих губах и хруст алтея на зубах, слушала взрослых, которые были вокруг нее, их разговоры о скумбрии, и она переворачивала моллюсков, таких соленых на языке, и в отделе овощей и фруктов была радуга цветов и звук шипящего на огне бекона, воспоминания такие яркие, что они затмили мрачность паба, и она уходила с рынка и шла в прилегающее здание с забавными экранами и панельным потолком, пропускающим больше света внутрь, чем на старом рынке, мама смотрит в окна и рассказывает ей о платьях, которые она однажды, когда папа выиграл в бильярд, собиралась себе купить, и секции стелются по новому зданию, в этих секциях продаются футбольные полотенца и блестящие трусы, альбомы для коллекций и рамки для картинок в форме сердечка, плюшевые медведи и мишура, бежит банда мальчишек, а за ними пожилой человек из магазина, и мама оттаскивает ее с прохода, они приходят в большие магазины и просматривают бесконечные вешалки с одеждой, Руби ведет по ним рукой, один или два раза в год они заходили в обувной магазин и садились вместе с продавцом, он измерял ее ногу, у нее всегда были дыры в ботинках, кое-что никогда не меняется, она не могла ждать, когда вырастет до одного размера с мамой, чтобы одеваться как она, иногда мама давала ей помаду, чтобы она была нарядной, и Руби взлохмачивала свои волосы, чтобы они распушились, но у ее волос никогда не было этой наэлектризованности, и она любила ходить за покупками, они покупали еду, и Руби несла две сумки, по одной в каждой руке, она никогда не говорила, что у нее болят руки, и они делали множество дел, играли в игры и сидели вместе на диване, мама мыла ей голову в раковине, Руби изо всех сил зажмуривала глаза, и тогда их не щипало от шампуня, мама сушила ей волосы полотенцем и завязывала его большим узлом на голове, и это выглядело, как будто на ней тюрбан, а потом мама расчесывала ее волосы, укладывала их, снова и снова проводила пальцами сквозь волосы и рассказывала о прекрасном принце, которого она однажды встретит, и Руби корчила гримасу, потому что она ненавидела мальчишек, думала, что они глупые, и мама сказала, что у Руби будут детки и она будет бабушкой, и это были хорошие времена, у Руби было куда оглянуться, и этих нескольких секунд сегодня было достаточно, мама сказала, что это было как в старые времена, и так оно и было, неважно, что скажут, это было внутри нее, где-то внутри, хорошие времена, и она допила пиво, и поставила стакан на стойку, и вернулась на автобусную остановку, счастливая.

Стоя у окна своего номера, Джонатан Джеффрис налил себе бокал шампанского и осмотрел пейзаж. Слева раскинулся аэропорт с бесконечными терминалами и складами, неразбериха кирпичных бункеров и дворов с выбоинами, пропитанными пролитым бензином. Работяги-муравьи вламывали весь день, а ночами ругались из-за незначительной разницы в зарплате. Плоть их слаба, но мозг еще слабее.

Эти дураки-карлики казались еще меньше из-за машин, роскошные самолеты пролетали над их головами, изрыгая выхлопы. Кабели проводили ток к заброшенных углам постройки, где ленивые люди прятались под плоскими кепками и выпивали бесконечные чашки чая. Эти бездельники и тунеядцы играли в карты и рассказывали скабрезные анекдоты о секретаршах, которые проводили часы, раскрашивая ногти. Пылесосы и швабры оставались неиспользованными, а грязное здание многоэтажной парковки шокировало посетителей, зловоние от пролитого моторного масла и протекших труб вызывало тошноту.

Мистер Джеффрис осмотрел вид справа. Угарный газ, заполняющий все уровни парковки, был достаточно неприятен, но пятна невытертой мочи и груды мусора заставляли его чувствовать стыд за Британию. Это была не центральная автобусная остановка города, ради всего святого, это международный аэропорт!

Что подумают иностранные бизнесмены и туристы? Это не производит хорошего впечатления. В промежутке между машинами на парковке просматривались шрамы дороги, а дорожные рабочие сидели без дела за колоннами оббитых конусов. Барьеры замедляли движение и создавали пробки. Десять тысяч человек работает в аэропорту, и они не могут даже поставить лифты, забыв об организации нормального подъема багажа. Единственным достойным оазисом были комнаты для отправляющихся, где магазины дьюти-фри продавали роскошные товары. Он мог отдохнуть в гостеприимном зале в ожидании предстоящего путешествия в Нью-Йорк или в Рим, золотых пляжей Карибских или Мальдивских островов.

Джонатан Джеффрис перенесся в свое последнее путешествие, его моментально захватили воспоминания о коротком отдыхе, которым он наслаждался в Нью-Йорке. Четыре дня, чтобы посетить Бродвейские постановки и навестить старых друзей в Манхеттене. Ожесточенная жизнеспособность города, который он ценил. Они не боялись издержек, относились к ним со здоровым пренебрежением, были готовы отравлять бедные районы, барахтающиеся в собственной нищете. Не было присвоенной британской фальши, которой он, к сожалению, шел на уступки. Путешествие в Нью-Йорк также подразумевало, что он увидится с Донной, с которой познакомился в те три недели отпуска на Мальдивах. Как же ему нужен отпуск. Не только чтобы перезарядить батарейки, но чтобы восстановить самообладание. Он позволял себе перерабатывать, и это отразилось на его собранности. Он слишком сильно подгонял себя, забыв, что постоянный поиск безупречности тоже требует жертв. Всего было слишком много, и он балансировал на краю бездны. Делал ошибки и ставил свою карьеру под риск.