Его жилье в этом путешествии на Малдивы было превосходным. Просто было очень комфортно. Экраны защищали от насекомых, а кондиционер — от жары. Коралловый остров, на котором он жил, был только минуткой. Отдаленной и спокойной. В час прибытия домой тяжелая ноша ответственности снова легла на его плечи.

После прощупывающего жаркого солнца бассейн был прохладным и освежал, так что его кожа быстро загорела. От регулярного плавания мышцы растянулись. Еда была бесподобной, и он наслаждался самой вкусной рыбой, которую когда-либо пробовал. Умеренно выпивал. Съездил в несколько лагун на зафрахтованных лодках. Этот курорт был исключительным, персонал избаловал мистера Джеффриса. Пальмовые деревья закрывали палубу за окном его бунгало, с нее он мог смотреть на море, которое отличалось от того, другого моря, на южном берегу Англии.

Джеффрис отвлекся от этих приятных воспоминаний о Мальдивах и вспомнил те два года, которые провел на южном берегу, когда работал в забытой богом больнице, вынужденный жить на загнивающем курорте, заполненном до отказа пенсионерами, жалкими местными жителями и отбросами Лондона, посланными жариться туда отчаявшимися врачами, которые больше не могли с ними справиться. Он не мог пройти по улице и не заметить следов нищеты, будь это облупившаяся картина пустого отеля или турбазы или безработные со своими пластиковыми сумками и особенно бесполезной, просроченной едой. Мистер Джеффрис остановился в лучшем отеле города, но это ничего не меняло. Летом было немножко лучше, но остальное время года прошло жутко.

За две зимы его пребывания больница перенесла страшные эпидемии. Это было нелепо, и с самого первого дня он был под неимоверным прессингом. Не то чтобы он жаловался, не то чтобы он не справлялся. Просто в таких обстоятельствах ему приходилось быть более сосредоточенным, чем раньше. Больница несла тяжелую ношу, персонал перерабатывал, так что ему приходилось принимать действительно жизненно важные решения. Ресурсы использовались до предела, и ему пришлось работать быстрей, чем он привык. Он чувствовал себя некомфортно, полагал, что его репутация рискует быть подмоченной. Но он определенно многое изменил, и в этом было некоторое утешение.

Мистер Джеффрис глотнул шампанского и снова мысленно перенесся на Мальдивы, вспомнил курортный роман с Донной, несчастной девушкой, нуждающейся в таком же перерыве от лихорадочного расписания. Джонатан чрезвычайно уважал американские ценности, касающиеся организации работы. В основном он считал их культуру ограниченной, основанной не на качестве, а на количестве, да и американская приверженность к традициям свободного рынка была больше чем законченной тупостью. Недостатка качества следовало ожидать. Если не пойти на компромисс с качеством, нельзя достигнуть потребительской свободы. Массы должны были выражать себя через потребление, и деловой мир просто поставлял средства, понимал и упаковывал товар в угоду дешевым вкусам общества. Нехорошо метать икру перед свиньями, поскольку животный мир не в состоянии оценить такую изысканность. Люди схожи со свиньями. Зачем скармливать простому человеку перепелиные яйца, если он разобьет их на кипящую салом сковородку и намажет получившиеся в итоге экскременты на кусок гренки?

Донна сама по себе была умная, красивая женщина. В тот вечер, когда они познакомились, она призналась, что она делает фильмы для идиотов. И это точные слова. Люди диктуют, что ей надо делать, и она их слуга. Джонатан нашел ее хорошим собеседником и очаровательной женщиной. Если два человека приезжают на отдых в одиночестве, видимо, это естественно, что они должны найти друг друга. Они плавали вместе в бассейне и ели ланч в тени пальмы. Ездили на рыбалку и поймали детеныша акулы. Плавали в масках под водой в лагуне между кораллами. Занимались любовью у Донны в номере.

Это была романтический перерыв для них обоих, но Джонатан не думал, что эти отношения перерастут во что-то более длительное. На самом деле он ждал их рандеву в Нью-Йорке, но не тосковал по этой женщине. Им было приятно в компании друг друга, и этого было достаточно. Он ценил ее достижения и жизнеспособность, а на нее произвело впечатление, что он напоминает актера Хью Гранта. Естественно, это типично по-американски — сказать такое. Донна ценила его самообладание и скромность, плюс тот факт, что он четко выражал свои мысли, и его тело было в тонусе, подтянутое и загорелое. Она говорила, что если бы он был американцем, у него бы была одна вещь — собственное богатство, которое нельзя купить. Если бы он обанкротился в трудные времена, проиграл изменчивой фортуне или отдал бы все на благотворительность, он бы все еще сохранил породу. Быть состоятельным — это как быть замороженным тортом. Он засмеялся и провел языком по краю бокала.

Донна прекрасно выглядела, так же, несмотря на загруженность в работе, придерживалась своего спортивного режима, но в этом и была ее жизнеспособность, которую он больше всего обожал. Отсутствие национальных традиций освобождало ее от необходимости в секунду принимать жесткие решения. Это он находил почти невозможным, увяз в болоте, поскольку сам запутался в истории и ее прецедентах. Донна была из хорошей Нью-Йоркской семьи и получала образование в лучших школах и университетах, но в ней все еще сохранился дух первопроходцев.

Мистер Джеффрис отвернулся от аэропорта и посмотрел вправо. Там раскинулись пригороды Лондона и городок, в котором он работал, монструозный карбункул на теле великой столицы. Еще один спутанный клубок, в котором не было романтики аэропорта, по меньшей мере открывающего ворота в Нью-Йорк, Рим, Париж — культурные центры наравне с Лондоном. В городе, где он усердно занимался своим делом, запах «Шанели» и капуччино был заменен вонью сухариков с сыром и луком и бочек с пивом, выворачивающий наизнанку желудок запах масла и пудры карри въелся в саму кирпичную кладку. Гноящийся мир без цели или желания изменить массу тупых людей, которые идут по непрерывному кругу, слишком глупы, чтобы понять, что их жизни прожиты напрасно. Что они ничего не значат, как бы ни пытались себя обмануть.

Такие вещи определяются рождением. Ему было интересно, читали ли они классиков. Тексты Сократа, де Сада и Ницше? Если каким-то чудесным образом так случилось, что они читали, был ли рядом с ними сиятельно профессиональный разум, который мог растолковать им истинное значение слов? Слушали ли они великих композиторов, творения которых играли лучшие оркестры мира? Видели ли они шедевры живописи? Пили ли чай в «Ритце»? Осмеливались ли ходить в театры в Вест-Энде и бутики в Найтсбридже? Нет, они пили кока-колу в «Макдональдсе», и смотрели футбольные матчи, и искали пива со скидкой, и делали покупки на дешевых базарах. В этом разница между высокой и низкой культурой, последняя точка, суммирующая качество, которого на самом деле нет. Там нет культуры, только высасывающая энергию посредственность, разряженная в пестрые сантименты.

Джонатан Джеффрис пребывал в созерцательном настроении. Он еще раз поднял бокал, выпив за удачный год. Он был благодушен. Огни, мерцающие на отдалении, маскировали так много обыкновенных жизней, и он почти смирился с ощущением масштабности, абсолютным размером и запутанностью Вселенной, вечной битвой между человеком и природой, постоянной войной за безупречность.