Дождь хлынул яростный и холодный. Мы побежали, взявшись за руки, к хижине в стороне от дороги. Вдруг дождь стал больно сечь нам лица. Крупные беловатые градины запрыгали по потемневшей от дождя земле. Мы вбежали в распахнутую дверь хижины.

Это была заброшенная сторожка. Град оглушительно барабанил по крыше. Ветер завывал в ветках старого дуба. Я старался притянуть к косяку рассохшуюся дверь, когда увидел на дороге двух путников. Они ковыляли, согнувшись под косыми ударами града.

— Эй, — крикнул я, — идите сюда, под крышу!

Мужчина махнул мне рукой, а его спутница, бежавшая мелкими шажками, вдруг поскользнулась на сырой глине и упала. Мужчина бросился к ней, но тоже упал, и ветер вздул его плащ, как черный парус, над ящиком, привязанным к спине. Я кинулся к ним на помощь.

У мужчины вместо правой ноги была деревяжка. Он встал с трудом, ухватившись за мое плечо. Мы помогли встать его спутнице и повели ее к хижине. Она чуть-чуть прихрамывала, но смеялась и лепетала что-то на непонятном языке.

Паскуале нашел охапку хвороста в углу и уже свалил его в очаг.

— Пеппо, дай мне огниво! — крикнул он по-итальянски, чуть мы переступили порог.

Я стал высекать огонь. Мужчина усадил свою спутницу на валявшийся в углу чурбан и снял ящик с плеч, тревожно спрашивая ее о чем-то.

Она нагнулась, развязывая мокрые башмаки. Ее капюшон свалился, и мы увидели блестящие волосы и большие черные глаза. Ее спутник, присев на земляной пол, помог ей стащить башмаки и озабоченно растирал ей левую щиколотку. Девушка вытянула вперед ногу в белом чулке, повертела ступней во все стороны, поднялась, встала на носки и вдруг рассмеялась, захлопав в ладоши. Она прошла несколько шагов на самых кончиках пальцев и помахала одной ногой в воздухе; ее спутник довольно кивнул головой. Потом он обернулся ко мне.

— Благодарю за помощь, синьор, — сказал он по-итальянски. — Мадемуазель Розали чуть не сломала себе ногу. К счастью, это только ушиб, а мы уже перепугались. Ведь ножки мадемуазель Розали — это наш хлеб!

Я взглянул на его смуглое лицо с длинным тонким носом, обезображенное оспой. Его черные глаза приветливо блестели.

— Вы не итальянец, синьор? — робко спросил я.

— Увы, я только француз — Марсель Миньяр, или мэтр Миньяр, как зовет меня публика, или Пти-Миньяр, как звали меня в полку, к вашим услугам! — весело раскланялся он. — А это — моя племянница, мадемуазель Розали!

Дым клубами валил из очага прямо в хижину. Девушка сняла мокрый плащ и повесила его к огню. На ней было сиреневое газовое платье, все в серебряных блестках. Ее плечи закрывал зеленый шарф. Никогда еще не видел я такой красавицы.

Она подбежала к ящику и открыла дверцу в проволочной решетке. Тотчас же по ее голой руке к плечу побежала белая мышка, а за ней другая и третья. Девушка целовала их и ласково уговаривала. Мэтр Миньяр тоже нагнулся к ящику и вынул из него двух мышек.

— Они испугались града, бедные крошки! — сказал он, опять обращаясь ко мне.

Я погладил мышку, сидевшую на его плече. Мышка встала на задние лапки, быстро-быстро шевеля белыми усиками и розовым носом, обнюхала мой палец, и вдруг юркнула в карман своего хозяина. Только тонкий хвостик, как бело-розовый шнурочек, остался снаружи на потертом бархате куртки.

Дождь лил как из ведра. В открытую дверь он нахлестал целую лужу. Вместе с мэтром Миньяром нам удалось прикрыть дверь. Тогда сучья в очаге затрещали, дым потянулся в трубу, в хижине стало уютнее.

Паскуале, сидя на полу, глазел на мышек. Их было двенадцать. Они шустро бегали из верхнего этажа своей клетки в нижний, по пути отгрызая крошки от хлебных корочек, засунутых между прутьями клетки.

Скоро мы узнали, что мышки эти дрессированные, — мэтр Миньяр дает мышиные представления, а мадемуазель Розали ходит по канату.

— О, мадемуазель Розали — большая артистка! — воскликнул мэтр Миньяр, подняв плечи и зажмурив глаза. — Мы идем сейчас в Регенсбург, а наши вещи отправлены вперед на тележке. А вы, мои маленькие друзья, куда идете?

Мы сказали, что тоже идем в Регенсбург и будем учиться музыке и пению у синьора Рандольфо Манцони.

Мэтр Миньяр высоко поднял свои брови.

— О, у самого Манцони? Это знаменитый музыкант! Мы слушали его новую оперу в Мюнхене. Так, так… — Он покачал головой и задумался. — А чем вы занимались до сих пор, мои друзья? — вдруг спросил Миньяр, приветливо улыбаясь.

Мы ответили ему, что работали в марионеточном театре мейстера Вальтера.

Мэтр Миньяр пришел в восторг.

— Значит, вы тоже артисты! Мы с вами товарищи! О, театр марионеток — ведь это настоящее искусство! — И он пожал нам руки.

Мы развязали мешки и вынули наших кукол. Мэтр Миньяр тотчас же надел маленького Пульчинеллу на одну руку, пуделя — на другую и смеясь стал разыгрывать тут же придуманную комедию. Он подносил Пульчинеллу к мышиной клетке. Пульчинелла сначала лукаво выглядывал из-за угла, потом, приложив палец ко рту, подкрадывался к дверце и старался ее открыть. Тут пудель набрасывался на него сзади и оттаскивал его прочь за край балахончика. Пульчинелла дрался с пуделем, опять открывал дверцу и падал в испуге навзничь перед выглянувшей мышкой. Мадемуазель Розали заливалась смехом.

— Polichinelle! Qu’il est beau, ce petit Polichinelle! — говорила она.

— Она говорит, что ваш Полишинель очень хорошенький! — сказал мэтр Миньяр.

Тогда мы показали им, как пляшет Нинетта, старая подруга наших странствий. Они хлопали в ладоши и кричали «браво». Мадемуазель Розали сама попробовала водить Нинетту, а потом спросила что-то по-французски.

— Мадемуазель Розали спрашивает, можно ли сделать куклу, которая ходила бы по канату, размахивая флажками? — перевел нам мэтр Миньяр.

Я задумался, вспоминая канатных плясунов, виденных еще в Венеции. Я старался представить себе канат и вагу с нитками — и вдруг сообразил, как это можно сделать.

— Можно, можно! — закричал я, смеясь от радости. У меня даже руки зачесались поскорее сделать марионетку, такую же гибкую и красивую, как мадемуазель Розали, которая ходила бы по канату.

Мадемуазель Розали весело схватила меня за руки, и мы закружились по хижине. Потом она опять сказала что-то.

— Она просит, чтоб вы сделали ей такую марионетку, — сказал мэтр Миньяр.

Я кивнул головой. Паскуале дернул меня за рукав.

— Пеппо, ведь