Песня смолкла. В нависшей тишине что-то зашуршало, кто-то вздохнул.

– Спой ещё, – просипел старческий голос. – Когда ты поёшь, жизнь здесь не кажется такой пустой.

– Скоро рассвет, можно будет поспать…

– Пока солнце не встало, спой ещё.

Тихий разговор прервал скрежет ключа в замочной скважине, где-то с грохотом ударилась о стену тяжёлая дверь. Дрожащий круг света скользнул по стене. По узкой осыпающейся каменной лестнице спускались двое – грузный молчаливый стражник, несущий факел, и новый заключённый в тяжёлых кандалах. Со скрипом отворилась дверь камеры, худощавый мужчина с тихим стоном ввалился в неё под бесцеремонным толчком надсмотрщика.

Стражник ушёл. В мрачном подземелье воцарилась холодная тишина, нарушаемая лишь едва слышным сиплым дыханием.

– Кто ещё здесь? – нерешительно спросил новый заключенный.

На несколько мгновений тишина снова овладела пространством, затем старческий голос ответил:

– Такие же обречённые, как и ты.

– И сколько вас, друзья? – всё ещё осторожно поинтересовался он.

– Много нас здесь бывало, – вздохнул старик. – Да только двое осталось. Ты не бойся, мы не звери, своих не тронем.

– Да? – хмыкнул мужчина в темноте. – Стражник сулил мне мучительную смерть в этих стенах.

– Видно, мучительную смерть от болезней, – усмехнулся собеседник, – или от одиночества.

– Пока я не одинок, – чуть успокоился новый заключенный. – А дальше видно будет. Всё равно дни мои сочтены.

– Умирать в одиночестве куда страшнее, чем в хорошей компании, – снова отозвался старик. – Ну, расскажи нам, кто ты, и за что оказался в камере смертников?

Мужчина немного помолчал, затем вздохнул.

– Наверное, теперь моё молчание ничего не стоит, – горько усмехнулся он, прежде чем представиться. – Я был шпионом… «Мёртвым шпионом», так нас называют. Возможно, вы слышали о таких. Теперь мой срок вышел, работа выполнена.

– Редко к нам попадает твоя братия, – удивился собеседник. – Обычно вас убивают сразу после заданий. Значит, герцогу всё ещё от тебя что-то нужно?

– Насколько мне известно, герцог давно не обращался к услугам подобных мне, – задумчиво произнёс гость. – Меня «нанимал» маркиз. Но по сути, вы правы, возможно, он считает, что я сказал не всё, что знал.

– Значит, маркиз окончательно перенял все привычки отца, – вздохнул старик. – А ты удивительно бодро держишься для обречённого, – снова обратился он к мужчине.

– Я рад, что моя семья останется жить, – отозвался заключенный. – И тот, за кем я следил, не умрёт…

– Почём тебе знать?

– Он чист. Зато я теперь знаю слишком много о делах нашей власти, – гость снова вздохнул, выдавая искреннюю печаль.

– Не стоит отчаиваться, – подбодрил его собеседник. – Пока мы дышим, всё может измениться. Как знать, что нам уготовано?

– Вы правы, – отозвался мужчина. – А почему молчит наш третий собрат? Он нем?

– Неразговорчив, – ответил старик с едва слышной улыбкой. – Но давайте же оставим беседы для ночи, солнце встаёт, можно отдохнуть…

* * *

День тринадцатый.

– С этой бумагой тебя примут как родную, – усмехнулся Уильям, протягивая Эмили готовое письмо.

– А почему ты не ставишь гербовую печать? – поинтересовалась та, разглядывая подарок.

– Я ведь говорил, что ещё не граф. Я уже получил титул, но всё ещё не могу управлять имением, так что и печати пока нет, только личная подпись.

– И когда же ты станешь полноправным владельцем? – она аккуратно сложила письмо.

– Меньше чем через месяц, – задумчиво произнёс виконт. – Как быстро прошло время.

– Готов к такой ответственности? – хихикнула девушка.

– Не думаю, – честно признался он. – Моя мать будет продолжать заниматься всеми делами имения, я уверен. Придётся взяться за ум и поучиться у неё.

– Графиня действительно сильная женщина, раз смогла содержать хозяйство одна. А что случилось с графом? – поинтересовалась монахиня и тут же закусила губу, понимая, что завела не лучшую тему. – Прости, я не подумав спросила.

– Всё в порядке, – улыбнулся Уильям. – Я уже смирился и пережил его смерть. Он погиб, возвращаясь домой из странствия.

– Он часто путешествовал?

– Нет, отец не любил дальних поездок и даже если приходилось куда-то ехать, всегда брал нас с матерью с собой, но в этот раз дело было срочным. Он так и не сказал мне, куда и зачем отправился. А матушка очень тревожилась о нём. Видно, не зря.

– Женское сердце не обманет, – вздохнула собеседница. – Оно предчувствует беду.

– Да? – хмыкнул Уильям, отвлекаясь от печальных воспоминаний. – А твоё, что предчувствует? – он демонстративно глянул на письмо в её руках.

– Моё? – Эмили улыбнулась, прижимая бумагу к груди. – Предчувствует свободу!

– Это обнадёживает, – он взглянул в узкое стрельчатое окно. – Кажется, мне пора.

– Спасибо тебе, – тихо произнесла девушка, поднимая на гостя смущённый взгляд. – Может, мы ещё когда-нибудь увидимся? – она сделала осторожный шаг вперёд, оказавшись с собеседником лицом к лицу.

– Наверное, – произнёс тот, не двигаясь с места.

– Я бы хотела, – чуть загорелые ручки легли на широкие плечи виконта, Эмили приподнялась на цыпочки, потянувшись к его губам.

– Прости, – произнёс Уильям, отвернувшись. – Мне пора.

Дверь тихо закрылась, Эмили глубоко вздохнула, стараясь взять себя в руки. За пару дней её отвергли трижды, это было жестоко по отношению к её женскому самолюбию.

– Я всё равно попробую снова, – произнесла она твёрдо. – Мы обязательно встретимся…

Уильям тряхнул головой, стараясь избавиться от мечущихся мыслей. Почему он не ответил? Не поцеловал её? С ней так легко говорить, она красива и стройна, настойчива, понятлива. Она могла бы заменить в сердце образ Мари. Возможно, могла бы. Но…

«Стой. Что это ты задумал?» – зазвучал в голове знакомый… незабываемый голос, и по спине пробежал холодок, а пальцы будто на миг ощутили изгиб девичьей талии под тонкой тканью её простого платья. На губах вдруг загорелся вкус их первого поцелуя. Нет… Никто не сможет её заменить.

Уильям стиснул зубы, в очередной раз отгоняя нахлынувшие воспоминания.

Нельзя думать о ней, нельзя. Но сколько можно сопротивляться? Когда наконец остынут эти терзающие чувства? Почему сердце так упорно не хочет понимать запретности желанного плода?