– Вставайте, – старик закашлялся. – Становится темно, вставайте.

– В чём дело? – совсем непонимающе потянулся мужчина. – Спать на тонкой соломенной подстилке холодно и неудобно, но в этом ли причина вашего беспокойства?

– Сегодня было слишком мало солнца, поэтому все мы продрогли. Когда стемнеет окончательно, все твари, обитающие в этой темнице, выползут чтобы полакомиться вами. Спать можно лишь при свете дня.

– Так мучительная смерть не выдумка вовсе, – вздохнул мужчина. – Как тяжело дышать…

– Вы, кажется, простыли, – раздался тихий женский голос в полумраке.

– Так ангел не приснился мне? Здесь женщина? – удивился заключенный. – За что могли подвергнуть женщину такой ужасной муке? По голосу вы очень молоды.

– Это не важно, – вздохнула собеседница. – Для смерти все равны. Скажите лучше, что у вас болит? Здесь ничего не стоит умереть от лихорадки.

– Мне только тяжело дышать, и кости ломит от каменной кровати. А вы, скажите, доктор?

– Была… когда-то.

– Мари недавно здесь, – вновь заговорил старик, – но уже спасла меня. Одни лишь её песни облегчают любые страдания…

– Вы преувеличиваете, дедушка, – улыбнулась она в темноте.

– Так значит, вас зовут Мари? – поинтересовался третий заключенный.

– Да. Простите, мы не узнали вашего имени.

– Я Вернер, бывший солдат армии герцога. Теперь, приговорённый к смерти шпион, – вздохнул мужчина. – А кто наш третий собеседник?

– Джереон, – прохрипел старик. – Бывший придворный садовник.

– За что же мог угодить в тюрьму садовник? Да не в простую тюрьму, а в подземелье смертников? – Вернер вдруг закашлялся.

– Вы всё же заболели, – встрепенулась Мари. – Я сейчас же дам вам лекарственные травы.

– Какая разница, как умирать, – хрипло усмехнулся мужчина. – А вот где вы взяли травы, это интересно.

– Мне позволили иметь при себе некоторые личные вещи, – вздохнула девушка, шурша чем-то в походной сумке. – А из личных вещей у меня остались только травы и книги…

– Значит, вы нужны маркизу здоровой, как неумно было в таком случае сажать вас в это подземелье.

– Я вообще не понимаю, зачем нужна маркизу, – покачала головой Мари. – Может и не узнаю никогда. Да и важно ли это? Вот ваше лекарство, – она поставила чашку на пол за решёткой и аккуратно подвинула её к соседней камере, от которой её отделяла глухая стена. – Простите, у меня сейчас почти нет воды, – произнесла она негромко. – Придётся съесть это как кашу. Противно, но должно помочь.

– Вы мастер своего дела, раз смогли приготовить его наощупь.

– Я быстро привыкла к темноте. Да и лекарство было заготовлено днём, при свете. Дедушке оно помогает.

– Омерзительная вещь, – скривился заключенный за стеной. – Может, лучше умереть от болезни?

– Ешьте, – настояла девушка. – В горячке вы будете думать совсем иначе.

– Мари, – позвал старик из-за другой стены, – сегодня ночь совсем темна и потому особенно тосклива. Вернер, как видно, занемог. Я прошу тебя снова спеть для нас.

– Дедушка, я спела уже все песни, что знала, – улыбнулась она. – Да и новому гостю, быть может, не нравится пение.

– Почему же? – возразил тот. – Пожалуй, это будет гораздо лучше горького лекарства. Да и какой солдат не любит песен?!

– Мужчины, как дети, – вздохнула девушка. – Даже воины, – она шутливо хихикнула. – Но что мне спеть?

– Что-нибудь повеселее, – улыбнулся Джереон. – Что скрасит эту дождливую ночь.

– Что ж, – Мари задумалась. – Я попробую.

Она чуть помедлила и начала тихо напевать весёлый мотив, подбирая слова, затем чуть громче запела:

Мари глубоко вздохнула, переводя дыхание, и запела припев.

Она сделала короткую паузу и медленно закончила:

Песня стихла, слушатели молчали. В темноте сырых камер слышалось только шуршание крыс в дальних углах. Наконец старик Джереон вздохнул.

– Так Уильям оказывается граф? – спросил он с улыбкой.

– Да, дедушка, – отозвалась Мари безрадостно.

– Он тебе действительно дорог? Раз уж посвящаешь ему песни.

– Не знаю, дедушка… Может быть, – она немного помолчала. – Да и какая теперь разница? Не знаю, почему жива до сих пор, но увидеть его снова, я потеряла всякую надежду. Вдобавок, он обманщик. Пусть думает, что я сбежала обратно в лес, пытаясь сохранить остатки гордости.

– То, что ты мне рассказывала о нём раньше, – ответил старик, – говорит о том, что он не такой уж обманщик. Уж и не знаю, зачем ему пришлось скрывать свой титул, но для шутки не каждый будет предлагать жениться.

– Он был тогда в горячке, – хмыкнула Мари. – Это вполне объясняет всё.

– Ты говорила, что тем утром он был уже вполне в здравом уме. Не спеши делать о человеке плохих выводов.

– Мои выводы уже не имеют никакого значения.

– Ты можешь хотя бы очистить свою душу от тяжести осуждения перед смертью, – возразил Джереон. – Это уже немало.

– Вы правы, дедушка, – вздохнула Мари. – Хотя, это вовсе не радостно звучит.

– Родной дедушка? – поинтересовался из темноты Вернер, когда нависшая вдруг тишина ощутимо повеяла предчувствием близящейся гибели, которым были, наверное, насквозь пропитаны заплесневевшие стены темницы.

– Простите, – вдруг встрепенулась, отвлекаясь от невесёлых мыслей, Мари, – мы с дедушкой так привыкли быть всё время вдвоём, что я совсем забыла, что нас теперь трое. Нет, Джереон разрешил мне так его называть.

– Так мне становится теплее, – отозвался старик, – будто слышу голос своей внучки. Я никогда не видел её, но знаю, что она есть у меня, – он задумался. – Уверен, что она красавица и такая же добрая, как Мари.