Арденны. Южный склон.

Майор Хансен, сопровождавший Брэдли, вернулся в «Ритц», где с толпой визитеров предавался возлияниям Эрнест Хемингуэй. «Комната с двумя латунными кроватями, – писал Хансен, – была завалена книгами; валялись они и на кроватях, и на полу; бутылки с ликером и стены были почти полностью покрыты рисунками с видами Парижа, их небрежно прикрепили к стене гвоздями или канцелярскими кнопками» {370}. Хансен поболтал с ними, а потом «улизнул и устало поплелся в кабаре Лидо», где допоздна смотрели, как танцуют полуобнаженные девушки.

Ближе к вечеру, когда Эйзенхауэр и Брэдли обсуждали проблему замены с другими старшими офицерами из Главного командования, их прервал штабист. Он передал послание генерал-майору Стронгу, который, прочитав его, велел нести карту сектора 8-го корпуса. Немцы прорвали фронт в пяти точках, и опаснее всего был их проход через Лосхайм. Несмотря на то что подробностей сообщали не много, Эйзенхауэр сразу почувствовал, что все серьезно, хотя в Арденнах и не было очевидных целей. Брэдли, напротив, считал, что это лишь упреждающая атака, которой он в какой-то мере ожидал, и ее цель – сорвать наступление Паттона в Лотарингии. Эйзенхауэр, просмотрев карту, не тратил времени даром. Он приказал 9-й армии направить 7-ю бронетанковую дивизию на помощь Трою Миддлтону в Арденны, а Паттону – перевести туда его 10-ю бронетанковую дивизию. Брэдли заметил, что Паттон будет не в восторге, если ему придется отдать дивизию за три дня до своего наступления. «Скажите ему, – прорычал Эйзенхауэр, – что эту войну ведет Айк!» {371}

Брэдли пришлось немедленно позвонить Паттону. Как он и предсказывал, Паттон был очень расстроен и заявил, что немецкое наступление было просто попыткой сорвать его собственную операцию. Под ледяным взглядом Эйзенхауэра Брэдли был вынужден дать ему прямой приказ. Солдаты 10-й бронетанковой дивизии были в ужасе, узнав, что их переводят из 3-й армии Паттона в резерв 1-й армии. «Это разбило нам сердца, вы знаете, Первая армия… черт подери, мы были в Третьей!» {372} Однако у Паттона сразу после звонка сработало чутье: «Похоже, там все по-настоящему» {373}. «Это напоминает мне 25 марта 1918 года [наступление Людендорфа], – писал он другу, – и, думаю, закончится с тем же результатом» {374}.

Брэдли позвонил в свою штаб-квартиру в Люксембурге и приказал им связаться с 9-й армией. Там он не ожидал никаких проблем. Генерал-лейтенант Уильям Симпсон был высоким техасцем с тихим голосом, «солдатский генерал», он был всеобщим любимцем – с его печальным обаянием, лысиной, оттопыренными ушами и квадратным подбородком. Симпсон изучал план авиационной поддержки при форсировании Рура, когда в 16.20, согласно записи в журнале штаба, ему позвонил генерал-майор Аллен, начальник штаба 12-й группы армий. «У Ходжеса небольшие проблемы на южном фланге, – сказал Аллен. – К югу от вас мелкая заварушка» {375}. Симпсон немедленно согласился передать 7-ю бронетанковую дивизию 1-й армии, а ровно через два часа Симпсон позвонил и лично убедился, что передовая группа дивизии уже в пути.

Эйзенхауэр и Брэдли, отправив две дивизии, распили бутылку шампанского и отпраздновали пятую звезду. Верховный главнокомандующий только что получил запас любимых устриц, но у Брэдли была на них аллергия, и он ел яичницу. А потом они сыграли пять робберов в бридж, ибо до утра Брэдли возвращаться в Люксембург не собирался.

Пока два американских генерала развлекались в Версале, оберст-лейтенанта фон дер Гейдте в Падерборне вырвал из глубокого сна телефонный звонок. Гейдте был измотан: прошлой ночью все пошло не так и он не смог поспать. Его боевой группе предстояло вылетать рано утром, но почти все грузовики, выделенные его людям для доставки на аэродром, не получили вовремя горючее, и операцию отложили; тогда это выглядело так, будто ее вообще отменят. А сейчас звонил Дитрих Пельц, генерал люфтваффе, и сказал, что высадке снова дают добро, ибо с самого начала наступление разворачивается не так быстро, как хотелось бы.

Добравшись до аэродрома, Гейдте услышал, что в метеорологическом отчете 3-го воздушного флота скорость ветра над зоной падения оценивается в 20 км/ч. Это была максимально допустимая скорость для ночного десантирования в лесистой местности, и Гейдте сознательно дезинформировали, чтобы он не отменил операцию. А когда все десантники поднялись на борт старого «Юнкерса-52» и транспортник уже был готов выруливать на полосу, «очень добросовестный метеоролог» {376} бросился к самолету Гейдте, словно это было такси, и сказал: «Я чувствую, что должен выполнить свой долг. По отчетам наших источников, скорость ветра – 58 километров в час!»

Операция потерпела крах. Почти все пилоты были «нервными новичками» {377} и не привыкли летать ночью, поэтому около двухсот человек Гейдте сбросили в окрестностях Бонна. Немногие из командиров рот, ведавших подготовкой парашютистов, занимались этим раньше, и только десяти самолетам удалось высадить свои группы десантников в район выброски к югу от Эйпена, отмеченный двумя магниевыми факелами. Ветер был настолько сильным, что парашютистов иногда просто наматывало на винты летевшего следом самолета. После приземления оставшиеся в живых находили друг друга в темноте, по свисту. К рассвету Гейдте знал, что его миссия «совершенно провалена» {378}. Он собрал всего 150 человек – как он сказал, «чрезвычайно скромное количество» {379}, – и было найдено очень мало контейнеров с оружием. Из пятисот «панцерфаустов» вернули только восемь, а миномет 81-мм так и вообще всего один.

«Немецкий народ, будь уверен! – этими словами Адольф Гитлер начал свое обращение к немецкому народу. – Что бы нам ни грозило, мы это преодолеем. В конце пути нас ждет победа. В любой ситуации, в битве, где все решает фанатизм нации, может быть только победа!» {380} Генерал-фельдмаршал Модель в приказе по армии объявил войскам группы армий «B»: «Мы победим, ибо верим в Адольфа Гитлера и Великий Германский рейх!» {381} В ту ночь союзники бомбили Магдебург, согласно плану, принятому еще до наступления в Арденнах; погибли около 4000 немецких мирных жителей.