«крестили». В одном лишь 1918 году было убито около 15 тысяч священников и мирян. За всех них, часто лишенных православного отпевания и погребения, молился в храмах, принародно, и у себя в келье, уединенно, патриарх Тихон.

В июле газета «Известия ВЦИК» сообщила о расстреле в Екатеринбурге бывшего императора Николая Романова под предлогом приближавшихся к городу белых войск. О преступлении было заявлено буднично, казенно, с одобрением действий уральского совета, якобы самостоятельно принявшего решение о расстреле. При этом о казни всей царской семьи и четырех слуг власть предпочла умолчать. Комиссары ждали реакции населения, опасались массовых выступлений – но услышали только голос Церкви. Народ, в большинстве своем равнодушно отнесшийся к судьбе законного государя после февральского переворота, и на этот раз не выразил никаких протестных эмоций. На улицах кто-то злорадствовал, кто-то смущенно тупил взор, ожидая, что заговорят и выскажут возмущение другие, кому «положено».

Патриарх – именно тот, кому «положено». Это его долг – взывать к милосердию власть имущих и к совести молчаливо потакающих, громко обличать творимые беззакония. На немедленно созванном соборном совещании владыка Тихон благословил священников и епископов молиться об убитом и сам провел панихиду. Через два дня он отслужил заупокойную литургию в Казанском храме на Красной площади и там же произнес вдохновенную, взволнованную проповедь. Он говорил, что предки наши, воспитанные на христианских заповедях, хотя и грешили, но умели сознавать свои грехи и каяться. «А вот мы, к скорби и стыду нашему, дожили до такого времени, когда явное нарушение заповедей Божьих уже не только не признается грехом, но оправдывается как нечто законное… Но наша христианская совесть… не может согласиться с этим. Мы должны, повинуясь учению Слова Божия, осудить это дело, иначе кровь расстрелянного падет и на нас, а не только на тех, кто совершил его… Пусть за это называют нас контрреволюционерами, пусть заточат в тюрьму, пусть нас расстреливают. Мы готовы всё это претерпеть…»

Большевики тотчас воспользовались «предложением» патриарха. После прошедших в московских храмах панихид по меньшей мере один священник был арестован за «антисоветскую агитацию» и расстрелян. Но арестовать за то же самое Святейшего власть тогда еще не решилась. Она поступила изобретательнее. В конце августа было объявлено о раскрытом заговоре представителей иностранных посольств в России, которые готовили-де мятежи против советской власти. В большевистской печати в то же время шла истерия по поводу покушения на Ленина и убийства чекиста Урицкого, в ответ на которые власть объявила «красный террор». Газеты беззастенчиво объявили патриарха Тихона одним из звеньев заговора и потребовали привлечь его к ответственности по всей строгости советских законов. В Москве, Петрограде, других городах десятками и сотнями арестовывали людей как заложников, в том числе духовенство, и расстреливали. Чекисты проводили в патриаршей резиденции обыски, досматривали почту. На предстоятеля Церкви был наложен штраф в сто тысяч рублей.

Поместный Собор направил народным комиссарам протест против клеветы на патриарха: «Святейший… принадлежит к тем духовным лицам, которые никогда не смешивали религию и политику и в этом отношении высоко ставят свое архипастырское служение, возвышающееся над всякими партийными целями и всех призывающее к миру…» Это была правда. Если бы патриарх Тихон поставил себе задачу «звать народ к топору» против большевиков, он преуспел бы в этом. Его голосу в одном только московской регионе внимали сотни тысяч православных, свидетельство этому – грандиозные крестные ходы 1918 года. А по всей стране тех, кто с оружием встал бы на защиту Церкви и веры, набрались бы миллионы – это не считая тех, кто уходил в Белое движение.

Но звать к топору и подливать масла в огонь гражданской розни не дело Церкви. Политика всего лишь поприще для человеческих страстей, стихий, подвластных быстротекущему времени. Церковь же хотя существует на земле, но живет в вечности. Хотя не чужды ей заботы о земном благе и справедливости, о людских нуждах, но первейшее ее попечение – о том, чтобы сыта была правдой Небес человеческая душа. Во взаимной вражде и ненависти, в политических страстях этой правды нет. Бойня гражданской войны разорвала страну на цветные лоскуты – красные, белые, зеленые. Везде жили православные, в любых войсках были те, кто носил на груди крест. Война и политика разделили семьи. Соединить людей в мире могла только Церковь, тогда как политики не видели иного разрешения ситуации кроме истребления части народа. Патриарх Тихон видел, насколько глубоко «увлечение» русских большевизмом, понимал, что быстро эта болезнь не излечится. Знал и о том, что в белых армиях, самоотверженно сражавшихся за веру и отечество, основная масса офицеров и солдат к этой вере в лучшем случае равнодушна. А в худшем и они, не стесняясь, богохульствовали. («Наша армия героична, но она некрещеная!» – фигурально выразился митрополит Вениамин (Федченков) в разговоре с генералом П. Н. Врангелем после поездки на фронт.) Спасение России владыка Тихон видел в духовном исцелении людей, а не в военной победе белых над красными. Эта победа без пробуждения христианской души народа ничего не дала бы тяжело больной стране.

Через несколько лет на допросах в ЧК патриарх Тихон скажет, что как человек морально он был на стороне Деникина и Колчака, но как глава Церкви не мог благословлять их. Человек имеет право на пристрастия, пастырь – нет. Та же позиция Святейшего видна в известных воспоминаниях князя Г. Н. Трубецкого. Летом 1918 года, перед отъездом на юг, в Добровольческую армию, князь посетил владыку Тихона. «Я ехал… рассчитывая увидеть всех, с кем связывалась надежда на освобождение России. Я просил патриарха передать от его имени, разумеется в полной тайне, благословение одному из таких лиц, но патриарх в самой деликатной и в то же время твердой форме сказал мне, что не считает возможным это сделать, ибо, оставаясь в России, он хочет не только наружно, но и по существу избегнуть упрека в каком-либо вмешательстве Церкви в политику».

В конце октября в Москве и далее везде начали распространяться во множестве листки с «Обращением патриарха Тихона к Совету народных комиссаров в связи с первой годовщиной октябрьской революции». Это было не послание к пастве, а всего лишь частное письмо патриарха правительству, и оно не предполагалось им к массовому распространению. Но нетрудно догадаться, по каким причинам кто-то из окружения первосвятителя счел этот документ достойным внимания всего народа.

В этом письме патриарх Тихон еще четче выразил позицию Церкви: «Не наше дело судить о земной власти».

Какой власти достоин народ, ту и получает. Потому и сказал апостол Павел: «Нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению» (Рим. 13: 1–2). И Христос заповедовал отдавать кесарю кесарево – подчиняться установлениям государства, невзирая на то, благочестива ли власть или неправедна. Но при всем том повиновение гражданским законам не должно быть помехой исполнению законов Божьих. Потому что христианская совесть в любом случае предпочтет слово Божье, а не человечье.

В том же письме патриарх Тихон подвергает власть имущих столь суровому, резкому обличению, какого не было в его посланиях ни до, ни после. В Обращении к СНК он напрямую говорил с теми, кто поставил любую совесть, христианскую или иную, вне закона. «Реками пролитая кровь братьев наших, безжалостно убитых по вашему призыву, вопиет к Небу и вынуждает нас сказать вам горькое слово правды».

Далее патриарх перечисляет те обещания, которые перед захватом власти щедро раздавали народу большевики: мира, достатка, свободы. Красноречиво описывает и то, как они исполнили свои обещания.

«…Великая наша родина… завоевана, умалена, расчленена, и в уплату наложенной на нее дани вы тайно вывозите в Германию не вами накопленное золото… Вы разделили весь народ на враждующие между собой станы и ввергли его в небывалое по жестокости братоубийство… И не видится конца порожденной вами войне…»

«Никто не чувствует себя в безопасности; все живут под постоянным страхом обыска, грабежа, выселения, ареста, расстрела».

«Вы толкнули его (народ. – Н. И.) на самый открытый и беззастенчивый грабеж… Хотя вы не можете не сознавать, что с разорением великого множества отдельных граждан уничтожается народное богатство и разоряется сама страна. Соблазнив темный и невежественный народ возможностью легкой и безнаказанной наживы, вы отуманили его совесть и заглушили в нем сознание греха».

«…Во всяческом потворстве низменным страстям толпы, в безнаказанности убийств и грабежей заключается дарованная вами свобода. Все проявления как истинной гражданской, так и высшей духовной свободы человечества подавлены вами беспощадно».

«Мы переживаем ужасное время вашего владычества, и долго