А потом Мэтт задал неизбежный вопрос:

— И что дальше?

Я дала ему очевидный ответ:

— Не знаю.

Я рассказала ему о том, что скрипку мне не покажут, пока Марк ее не починит. Мэтт спрашивает, что я собираюсь делать. Кончено же, он знает обо всем.

— Как ты планируешь набрать сумму до конца срока? — допытывается он.

— Не знаю. Можно попробовать продать ту Страдивари, которую я купила на аукционе Tarisio. Помнишь, когда я ее покупала, они сказали, что можно сразу же вернуть ее, если моя скрипка найдется?

— А остальное? Ты ведь дала много денег родителям, расплатилась с долгами. Плюс другие дистрибьюторы тебе не гарантировали, что можно будет вернуть им смычки. Надо было внести этот пункт в договор.

— Я знаю. Хотя тот дистрибьютор, Флориан, сказал, что если это поможет мне выкупить скрипку, то он сделает исключение.

— А смычок Айзека? Он ведь не будет выкупать его у тебя, правильно?

— Я говорила об этом с его партнером. Нет, не будет. К сожалению.

— Значит, если мы возвращаем тебе деньги за скрипку, все равно не хватает еще пары сотен тысяч?

Мы? Я не ослышалась? Так значит, это была деловая встреча?

— Да, — ответила я. — Все равно не хватает.

— А ссуду за такой короткий срок тебе не выбить.

— Я пыталась, но самая большая сумма, которую мне предлагают, заведомо меньше.

— Что ж, тогда остается только один выход — дом родителей.

— Понятно же, что я не стану их выгонять из дома.

— Само собой.

Мы помолчали.

— Дай-ка я поговорю на эту тему с Джейсоном. Уверен, он будет рад тебе помочь.

— В каком смысле?

— Просто давай я поговорю с ним, и посмотрим, что выйдет.

Что ж, звучало просто здорово. Я не знала, что все это значит, но звучало здорово.

Мы встретились с Джейсоном в офисе Tarisio. Он сказал, что узнал от Мэтта о моем финансовом положении и готов одолжить мне недостающую сумму в качестве промежуточной ссуды, но под двадцать процентов. Боже, подумала я. Это были огромные деньги. Такое предложение я даже рассматривать не могла. Двадцать процентов!

Срок в девяносто дней стремительно истекал — день за днем. Времени не оставалось. В отчаянии я уже была готова идти воровать. Мне позвонил Марк из Beare’s и сказал, что им, скорее всего, придется снять верхнюю деку со скрипки. Я разволновалась. Это серьезная процедура! Тяжелое испытание, как операция на сердце. Мало ли что может случиться. А когда деку приклеят на место, это может оказаться уже совершенно другая скрипка. После такого вмешательства в ней может что-то измениться, а что-то — исчезнуть, и обратно уже не вернешь. Всегда есть риск, что такая операция может нанести еще больший ущерб, чем тот, который она должна исправить. Но Марк хорошо знал свое дело. Он был профессионалом и понимал, о чем говорит.

Посыпались сообщения от Мэтта. Tarisio эта затея ужасно не понравилась.

«Они точно собираются вскрывать ее? Джейсон говорит, что это безответственно и бессмысленно».

«Тебе можно осмотреть скрипку? Нет, нельзя?»

«А ты не можешь это сделать до операции? Джейсон будет рад побеседовать, если захочешь».

Я разрывалась на части. Я опросила всех знакомых скрипичных дистрибьюторов. И у всех было разное мнение по этому поводу. Но это не имело значения. Beare’s были в своем праве, ведь они являлись попечителями инструмента. И вот они сняли деку с моей скрипки. И не ошиблись. Они обнаружили поломку. Не смертельную, но вылечить ее было необходимо — это была небольшая трещина в корпусе с левой стороны. Они заклеили ее, укрепив изнутри крошечными деревянными латками. Теперь мы со скрипкой были почти готовы наконец воссоединиться. Оставалось одно маленькое препятствие: деньги.

Я снова встретилась с Джейсоном. На этот раз я попросила Йена сходить со мной. Мне нужен был проводник в этом лабиринте вариантов. Джейсон все обдумал. Было ясно, что сама я не могу выкупить скрипку. Грустно, но факт. Я не могла себе этого позволить. Но он сказал:

— Я готов тебе помочь. Tarisio одолжит тебе основную часть — четыреста тысяч фунтов без комиссии.

Еще он добавил, что найдет «анонимного донора», который добавит все остальное, но уже с комиссией в двадцать процентов, если я позволю Tarisio продать скрипку после того, как она снова ко мне вернется. Они хотели получить комиссию, но, кроме того, им нужна была реклама. Это ведь такая нашумевшая история, они хотели быть в центре внимания.

Я почувствовала себя в ловушке из цифр. Но мне уже было ясно, к чему они ведут. Я не смогу оставить скрипку у себя. Они выкупят ее для меня, а потом продадут за любую возможную сумму. Да, я тоже получу свой процент, так что не потеряю все одним махом, но…

Я снова начала впадать в прострацию, но старалась сохранять лицо — не только ради себя, но и ради скрипки. Я сказала, что понимаю: ее придется продать, но не хочу, чтобы она ушла с молотка. И на то были причины. Личные — в первую очередь. Во время аукциона ты понятия не имеешь, кому достанется инструмент. В отличие от частной продажи, когда ситуацию можно проконтролировать. Я хотела, чтобы она попала в руки достойного музыканта, профессионала, того, кто будет знать, как нужно играть на ней, разглядит ее потенциал и позволит ей выполнить свое предназначение. Музыканты приходят и уходят, многим она может и не подойти. Именно поэтому во время частной продажи музыканту позволяют хранить инструмент несколько недель, а то и месяцев, перед тем, как принять решение, чтобы у них было время присмотреться друг к другу.

Это очень важная часть сделки, она помогает выстроить отношения не только с инструментом, но и с дистрибьютором. Хороший дистрибьютор — всегда немного сваха, всегда старается подобрать инструмент, который подошел бы именно тебе и стал бы для тебя идеальным партнером на всю жизнь. Много лет назад, задолго до встречи со Страдивари, я на некоторое время рассорилась с одним дистрибьютором, который пытался свести меня со скрипкой Камилли. Я примеривалась к ней недели две, и уже почти купила. Но в итоге поняла, что просто не моя скрипка, о чем и сказала продавцу. Он рассердился, я рассердилась, и мы расстались далеко не лучшим образом.

Несколько лет спустя мы с ним снова встретились — оба к тому моменту стали старше и мудрее. Мы начали все сначала, и на этот раз он был намного добрее ко мне. Мы продолжали общаться, когда произошли все эти события. Рассказ о моих злоключениях так и норовил сорваться с языка, но ему я ничего не рассказала. Мин никогда не была певцом несчастий. Она жила под девизом — Надень Лучшую Маску. Позже, когда я собралась с духом, и рассказала ему обо всем, что произошло, он ответил:

— Если бы я только знал! Я бы легко нашел тебе инвесторов. Ты ведь уже не начинающий музыкант.

Но было слишком поздно. Слишком…