– Там явно что-то неладно, посмотрите сами!

Бестужев остановился. Они уже поднялись на шлюпочную палубуи направлялись прямиком к капитанской каюте. Действительно, возле рулевой рубки– внушительных размеров, протяженной, застекленной – происходила некаянесвойственная этому месту суета, в прежнее время ни разу не наблюдавшаяся…

У входа в рубку топтались несколько матросов и двоеофицеров, судя по их виду, принадлежавшие к довольно многочисленной группепомощников капитана – их на громадине «Титанике», Бестужев слышал краем уха,насчитывалось то ли восемь, то ли целый десяток. Моряки то заглядывали сквозьстекла внутрь, то отскакивали прочь, в разные стороны, словно опасаясь, чтобына них не обратили внимания изнутри. Один из матросов, самый низенький исуетливый, даже отбежал назад, спрятался за ближайшую тщательно зачехленнуюшлюпку, подвешенную на талях.

Один из офицеров странно держал правую руку – закорючив ееза спину, задрав форменную тужурку, то хватал себя, миль пардон, за задницу, тоубирал ладонь. Господи боже, да это он за оружие хватается то и дело, у него взаднем кармане виднеется рукоятка пистолета…

– Вы правы, инспектор, – сказал Бестужев, сузивглаза. – Там положительно что-то происходит. Нечто такое, чему тут никакне полагается происходить…

Инспектор не убавил шаг, наоборот, ускорил, его лицо сталонапряженным и жестким, исполненным профессиональной хватки. Бестужев неотставал – по совести, у него вспыхнули те же побуждения…

Моряки замерли в нерешительности. Достигнув ближайшего офицера,который то хватался за оружие, то в нерешительности убирал руку, Бестужевпочему-то шепотом осведомился:

– Что происходит?

Офицер обернулся, словно Перуном пораженный, уставился нанего испуганно и непонимающе.

– Пассажирам, сэр, здесь не… – начал было он машинально итут же умолк.

Это был тот самый помощник, бог ведает, под которымпорядковым номером, что только что участвовал в предпринятой Бестужевымэкспедиции по розыску и убеждению Штепанека.

Сейчас лицо у него было бледное и растерянное.

– У него, право же, бомба, сэр… – сообщил он сдавленнымшепотом.

– У кого?

– У этого субъекта… Который в рубке… Он вошел в рубку иугрожает взорвать корабль, если что-то там не будет по его… Капитан там, но онне отдавал никаких распоряжений, и я решительно не представляю, что делать…

«Кавальканти?» – мелькнула у Бестужева мысль. Ну а кто ж ещеприходит на ум, когда разговор заходит о бомбах… Неужели у него была с собойеще одна? Но с чего вдруг…

Он подкрался на цыпочках и осторожно заглянул, чувствуя шеейгорячее дыхание не отстававшего ни на шаг инспектора.

Вдоль наполовину застекленной передней стены рубкипротянулась шеренга каких-то загадочных механизмов: больших, округлых, навысоких бронзовых стойках. Справа, в глубине, стояли тесной кучкой капитан, дваматроса и два офицера, а посередине помещения стоял человек в штатском платье,темном, консервативного покроя. Обеими руками он прижимал к груди какой-тоокруглый предмет, волосы и борода его были встрепаны, он что-то пылко, горячоговорил, обращаясь к остолбеневшим морякам. Лицо его горело вдохновением ияростью, словно у ветхозаветного проповедника…

Бестужев охнул от неожиданности. Он очень быстро узналстарого знакомого по кораблю, господина профессора Гербиха из баварскогоуниверситета с длиннейшим непроизносимым названием, практически сразуускользнувшим у Бестужева из памяти. Оккультиста, теософа, свято верившего,что…

– Я бы мог в него отсюда шарахнуть, – напряженнымшепотом сообщил инспектор. – Как на ладони, и расстояние – плевать… Вбашку ему…

– Я бы тоже, – ответил Бестужев, не поворачиваяголовы. – Но видите, что у него в руках?

– Бомба…

– Вот именно, – сказал Бестужев. – Так что невздумайте. Если он упадет, может…

– Сам знаю. Навидался бомб и бомбистов…

– Стойте и не вмешивайтесь, – сказал Бестужев властно.

Словно некая неведомая сила подхватила его под локти иуправляла движениями тела. Не пригибаясь, в полный рост, не особенно и быстроон прошел к двери рубки, распахнул ее и сделал внутрь несколько осторожныхшагов, стараясь, чтобы все его движения были медленными, плавными, невсполошили человека с бомбой. Потом остановился. Моряки взирали на него сугрюмой безнадежностью. Профессор же сначала кинул яростный взгляд, но тут жена его лице расцвела самая благожелательная улыбка.

– Михал, мальчик мой, вас само небо послало! –воскликнул он радостно. – Я надеюсь, вдвоем мы сумеем растолковать этимнедалеким господам всю опасность, от которой я хочу их избавить…

Бестужев присматривался. Как он ни старался, не могусмотреть в лице баварского профессора каких бы то ни было классическихпризнаков сумасшествия: тот выглядел самым обычным человеком, разве что чуточкувзволнованным и растрепанным. Предмет у него в руках более всего походил накруглую коробку из-под дамской шляпы.

– Позвольте представить, господа, – сказалпрофессор. – Господин Иванов из России, он тоже обладает способностямипроникать сознанием в тонкие миры. Он меня поддержит, я надеюсь. Повторяю ещераз: египетская мумия в трюме грозит кораблю гибелью в самое ближайшее время.Нужно немедленно извлечь ее оттуда и выбросить в море.

– Как у вас все просто, сэр… – пробурчал капитан. – Яточно не помню, где там у нас мумия, но речь идет безусловно о грузе,пребывающем на борту законным образом, оформленном, должными коносаментами.Выбрасывать такой груз ни с того ни с сего – это, знаете ли, против всякихправил. Мы за него отвечаем, как за любой другой.

Пользуясь тем, что профессор на какое-то время оказался кнему спиной, Бестужев сделал отчаянную гримасу капитану, прижимая палец кгубам. В таких случаях никак нельзя противоречить, призывать к здравомурассудку, подыгрывать, следует взвешивать каждое слово…

Неизвестно, дошел ли до капитана тайный смысл его мимическихухищрений, но капитан примолк. Он покрутил головой с непонятным выражением лица,спросил кротко:

– Сэр, может быть, вы позволите рулевому вернуться кштурвалу? Корабль движется неуправляемым, нас уводит с курса…

– Что за ерунда у вас в голове! – рявкнулпрофессор. – При чем тут курс, если корабль обречен? Понимаете вы это,болван? Эманации древнего зла, заключенные в мумии…

Он произнес длиннейшую фразу, нашпигованную оккультнойтерминологией самого высокого пошиба. Ручаться можно, что для моряков этапроповедь так и осталась китайской грамотой, да и Бестужев, пусть и начавшийпостигать азы теософии, не понял ни словечка.

Капитан сказал крайне вежливо, прямо-таки источавшим елейголосом: