Вик тоже повысил голос, поднялся, шагнул к отцу.

Так они и замерли друг напротив друга, обмениваясь полными злобы взглядами.

А потом генерал неожиданно выдохнул, сдулся как-то, глядя на сына с затаенной жалостью.

— А неплохо она тебя зацепила… На отца орешь… Еще немного и что? Руку бы поднял? Из-за шлюхи?

— Она не шлюха!

— Она — шлюха. И шпионка. Козел при мне ей позвонил, и она согласилась вынести из сейфа флешки. И, кстати, под протокол рассказал, что она именно по его наводке сюда уже залезала. В новогоднюю ночь. Но ничего не взяла. Или взяла. Он думал, что взяла. Потому что они ее искали, она бегала. А потом пропала. И оказалась в итоге прямо там, где и искать не думали! Конечно же, просто так, мать ее! Когда она к тебе в постель пролезла, а? Прямо в новогоднюю ночь? Или позже? Сколько времени тебе понадобилось, чтоб забыть про все на свете? Конечно, она несчастная такая, я тебя понимаю. Сама блядская невинность! Но флешки она согласилась унести!

— Не унесла же?

— Нет, конечно. У меня двойное шифрование. Но это я теперь знаю, что все на месте. Проверил первым делом. Да и, если б унесла… Толку мало, сам знаешь. Флешка не откроется без отпечатка пальца. Но суть не в этом. Суть в том, что у меня под носом сидела девка, чуть было не обокравшая меня! И вполне способная обокрасть! Бомба, блять, замедленного действия! И притащил ее сюда мой сын! Который не просто мой сын! Он еще и при такой должности, что просто страшно становится на наше УСБ! Феерический проеб! И, возможно, не один, да, сынок? Что мне с этим делать всем?

— Во-первых, сесть обратно в кресло. Сейчас вызову тетю Валю, она тебе нитроглицерина даст.

Вик в самом деле выглянул из кабинета и отдал распоряжение.

Вернулся, с удовлетворением посмотрел на отца, усевшегося в кресло, прикурил. Дождался экономку с лекарством и водой.

Закрыл за ней дверь.

И сел обратно на стул.

— Ну а теперь по-порядку. Во-первых, Александра — официально завербованный агент, негласник, и ты своими действиями сорвал мою операцию.

Полюбовался на вытянувшееся лицо отца.

— Еще воды выпей. Во-вторых, про Козла, флешки и заказ на тебя я знаю давно, как ты понимаешь. Ты действовал грубо, взял Козла, причем, скорее всего по теме, не относящейся к моим разработкам. Я его у тебя забираю, кстати. Сегодня будет запрос официально. В-третьих и последних. Ни сейчас, ни когда-либо вообще свою личную жизнь я с тобой обсуждать не буду. А сейчас распорядись освободить моего, незаконно и безосновательно задержанного агента.

— То есть, ты ведешь служебное расследование, одним из фигурантов которого является твой отец, и не считаешь нужным ему об этом сообщить? — хрипло спросил отец.

Вик только глянул красноречиво. И генерал замолчал. Понятное дело, что бред. Конечно, не сообщил.

Когда это УСБ отчитывалось о своих делах кому-либо, кроме непосредственного начальства?

Генерал побарабанил по столу пальцами, выругался. Затем набрал номер и отдал краткий приказ.

С отвращением бросил трубку на стол, уставился на сына тяжелым взглядом.

Вик, больше не собираясь задерживаться, встал и шагнул к двери.

— Шпионку свою утешать рванул?

— Я, кажется, уже говорил, что свою личную жизнь с кем бы то ни было обсуждать не собираюсь. И с тобой в том числе. Всего хорошего.

Вик вышел, аккуратно прикрыв дверь и сбежал по лестнице вниз.

И не слышал тихо сказанного вслед: «Вырос, волчонок».

С удовлетворением и даже восхищением сказанного.

Вода льется на нас сверху, обволакивает прозрачным коконом. Душистая пена пузырьками стекает по груди, и я ловлю жадный взгляд, отслеживающий это.

Мой подполковник прижимает меня к кафельной плитке душевой, держит на весу, легко-легко, словно я пушинка. И мерно, жестко вбивается в податливую распаренную плоть. От каждого такого удара я всхлипываю, и периодически он ловит мои всхлипы губами, проникает напористым языком в рот, словно съесть хочет.

Руки Виктора бешено сжимают бедра, заставляя сильнее обхватывать его ногами, глаза жуткие и черные. Ни грамма привычной синевы.

Мой подполковник сейчас, как никогда, похож на зверя, дикого, жестокого, жадного до меня.

Это одновременно и заводит и пугает.

Он всяким был со мной.

Нахальным, холодным, отстраненным, жестоким, нежным, властным… Всяким. Но только не таким. Это новая грань. Новое в наших непростых отношениях. И бог знает, нравится такое мне или нет.

Я не могу сейчас определиться. Он не дает. Просто не позволяет опомниться, задуматься, хоть немного прийти в себя от шока.

Гладит, прижимает, целует, обволакивает своим телом, словно хочет закрыть от всего мира. Словно хочет… Сберечь. Как берегут самое главное, самое драгоценное. То, что от опасности прикрывают в первую очередь. Собой.

Это понимание, осознание бьет в самый центр груди, заставляет недоуменно расшириться зрачки. Я смотрю на своего любовника, в его невозможно красивое, невозможно жесткое сейчас лицо, и меня накрывает. Неожиданно и мощно. Я выгибаюсь, цепляюсь за крепкие мокрые плечи, жалобно шепчу что-то бессвязное, не отрывая взгляда от его глаз.

Я прошу помощи. Опять. Опять!

И он помогает. Ускоряется, начиная двигаться настолько сильно, что спина моя елозит по кафелю вверх и вниз, пар туманит голову, горло забивает даже не крик, а прямо таки вой. Все внутри сжимается, пульсирует бешено и ритмично.

И нет, я не кончаю.

Потому что так не кончают.

Так — улетают с этой гребанной планеты, прочь. Рассыпаются на миллионы звездных осколков.

Которые потом, конечно, можно собрать. Но вот результат не факт, что будет первоначальным.

Не может человек оставаться прежним после такого. Не может.

Сквозь грохот разлетающегося сознания слышу тихий рычащий стон, бешеные финальные рывки в меня, болезненную хватку жестких пальцев на бедрах.

И все заканчивается. Вселенная, разбившись, складывается в нужный паззл.

Остаётся только полная пара и горячей воды душевая. И мы, сплетенные телами так, что, кажется, разделиться невозможно. Нереально. Да и незачем.

— Ну что ты, Снегурка, — шепчет мне Вик, — не плачь.

Откуда он знает, что я плачу, учитывая полную пара и влаги кабинку, загадка.

Но он прав, мой подполковник.

Я и в самом деле плачу.

Удивительно, почему теперь, когда все позади?

Почему не там? В том страшном месте, откуда он меня забрал?