— Да.

— Ты и в прошлый раз говорил!

— Так у меня и в прошлый раз все было! Просто сам знаешь, как у нас все… В этот раз — железно. Я нескольких потерпевших нашел, опросили их уже мои.

— Как нашел?

— Все тебе скажи…

— Ааа… Та бешеная сучка с заточкой? Обломал ее все же?

— Не собираюсь обсуждать.

— Зануда ты, Гор. Как из меня все выудить, так только вперед, а как самому, так хрен…

— Есть вещи, которые офицеры не обсуждают. Женщины входят в их число.

— Снегурку со мной только так обсуждал…

— Это ты говорил. А я слушал.

— Сучара хитрый.

— Меньше матерись. Тебе скоро не по статусу будет.

— Ага… С такими темпами, как бы не сняли звезду, а вы все заладили, когда третья, когда третья…

Я переминаюсь с ноги на ногу, прикидываю, заходить или нет. Потому что страшновато. Но в то же время, вроде, ничего такого они не говорят. Фамилию называли, так я ее первый раз слышу…

А подслушивать тоже не хорошо…

— Как отец? В себя пришел?

— Да он и не выходил…

— Козла когда заберешь?

— Уже. Мои сегодня перекинули.

— В пресс-хату?

— Не, зачем? К туберкулезникам. Пусть отдохнет. Потом разговаривать будем. А то он в отказ пошел, Самойлова сдавать не хочет под протокол. Типа, сам все затеял, хотел получить компромат… Ну, как обычно. А мне его еще по парочке эпизодиков бы крутануть.

— Ну смотри. Помощь не нужна, как я понимаю?

— Нет.

— А с беляночкой твоей что?

— А что с ней?

— Ну…

— Гор… Есть вещи, которые офицеры не обсуждают.

— Скот.

— Не без этого. Учитель хороший.

— Ну ты же понимаешь, что, если с ней все серьезно будет, то с отцом окончательно разрыв?

— Понимаю. Плевать. Я на него никогда не оглядывался.

— Ну ладно. Все, я поехал.

Гор, судя по звукам, встает, идет к выходу. У двери прощается с Виком, что-то гудит наставительно, я не слышу.

Прячусь и думаю об услышанном.

Вик возвращается, садится опять в кресло. Слышу, как звенит горлышко бутылки о стакан.

Переминаюсь с ноги на ногу нерешительно.

— Снегурка, ну хватит там сопеть, иди ко мне.

Ой… Как неудобно получилось, блин…

Подскакиваю на месте, выдыхаю. И топаю к своему подполковнику.

Он сидит в кресле, одетый в домашние спортивки и футболку, волосы в беспорядке падают на лоб.

Мама моя… Какой красивый… У меня же просто коленки подгибаются. Нельзя мужчине быть таким красивым.

Нельзя так выглядеть!

Он рассматривает меня прищуренными глазами, оценивающе от пальцев ног, утопающих в пушистом ковре, рассыпавшихся в беспорядке волос, которые, наверняка, не выглядят и в половину так же круто, как у него. Я заснула с мокрой головой и даже боюсь представлять, что там сейчас за гнездо.

Становится не по себе. Стыдно и неловко.

Потому что он — словно породистый, сытый зверюга, знающий свою родословную до десятого колена.

И я рядом с ним просто дворняжка. Обычная, до ужаса обычная девчонка.

Что он во мне нашел такое?

Почему помогает? Почему подпустил близко?

А ведь подпустил… И сам осознает это. Перед отцом вступился за меня. Помогал. Любил…

Это так странно, осознавать, что настолько серьезный мужчина настолько серьезно в тебе заинтересован…

Странно, волнительно и немножко страшно…

Я, наверно, смотрю испуганным зайцем на него, или терпение — не самая главная черта характера подполковника, потому что ему надоедает наблюдать мое медленное подползание.

— Иди сюда.

Приказ звучит четко, хлестко. И я ловлю дежавю. В нашу первую встречу он меня так к себе подзывал.

Чтоб потом затрахать до полубессознательного состояния.

Меня словно в спину подталкивает, топаю быстрее. Подхожу, встаю прямо между расставленных ног.

Он убирает стакан на пол, тянется и неожиданно заваливает меня на себя!

Заставляет оседлать!

Я взвизгиваю от неожиданности, потом мощусь, усаживаясь поудобнее и замираю, ощущая, как от моих ерзаний становится твердым его член.

Краснею, прикусываю губу, чувствуя на себе внимательный взгляд Виктора. Отвожу глаза в сторону. И уже целенаправленно медленно двигаюсь по все больше твердеющей выпуклости под штанами.

Виктор запускает обе ладони под халат, сжимает сильно за задницу, резко дергая на себя, припечатывая.

Ох… Выгибаюсь в талии, смотрю на него.

— Много услышала, шпионка? — говорит он спокойным, нейтральным голосом, совершенно не совпадающим с тем, что вытворяют его руки. Его пальцы, наглые, беспардонные, скользят по моей промежности, отчего там все становится невероятно чувствительным. И воспринимается остро до боли. Сладкой. Очень сладкой боли.

— Нет… Я… Просто…

Как у него получается в такой ситуации складывать слова в предложения? Я вообще еле буквы вспоминаю!

— Подслушивать нехорошо… Надо наказывать, да?

Высвобождает руку только для того, чтоб резко дернуть на себя, получая доступ к груди в распахнувшемся халате. И это боооольноооо… Ай! До дрожи! До искр из глаз! До оргазма! Черт! Если он продолжит проделывать такое своими руками и губами, я точно кончу!

И члена не понадобится!

— Я… Пожалуйста… Я…

— Хочешь, чтоб наказал? М? — шепчет он сладко, продолжая терзать мою грудь, кусать соски, втягивая их в рот по очереди.

— Я… Хочууууу…

У меня выходит последнее слово с пристаныванием, потому что Виктор неожиданно проникает пальцами в меня, двигает ими… И звук получается невероятно непристойным! Грязным! Заводящим!

— Какая развратная, плохая Снегурка… Придется тебя воспитывать, да? Придется?

— Дааааа…

И в следующее мгновение я уже кричу, потому что меня приподнимают, а потом мягко, но неотвратимо сажают уже на твердый член.

И это так сладко, так больно и хорошо, что все слова исчезают.

Все мысли растворяются. Все сомнения.

Не важно, что он во мне увидел! Не важно, почему заботится, оберегает, любит.

Все не важно!

Важно только то, что это происходит сейчас.