На экране над моей головой выводится сообщение о блокировке петроваскопа. Значит, я был прав, предполагая, что маневровые двигатели работают на астрофагах. Конечно, если вдуматься, это логично. Но до сих пор я не был уверен.

Гудки прекращаются, но ничего вроде бы не происходит. И тут я замечаю, что оказался ближе к навигационной консоли. Тогда я намеренно перемещаюсь к стене командного отсека. Вытягиваю вперед руку, стараясь восстановить равновесие, но меня опять сносит к навигационной консоли.

– Оййй! – вырывается у меня.

Началось. Не я плыву к навигационной консоли. Весь круговой пульт управления надвигается на меня! Корабль начинает вращаться. Все куда-то едет и меняет направление. Так происходит потому, что обитаемый отсек выполняет разворот. Процесс может оказаться сложнее, чем я думал.

Оттолкнувшись от стены ногой, быстро усаживаюсь в пилотское кресло. И вдруг я куда-то ухаю. Точнее, ухает весь отсек. Нет, это какой-то бред. Ничего никуда не ухает. Просто корабль раскручивается все быстрее и быстрее. И, таким образом, наращивает ускорение. Кроме того, носовая часть корпуса отстыковалась от хвостовой и разворачивается на двух больших шарнирах. Когда разворот завершится, нос корпуса будет обращен внутрь, к хвосту. И все это происходит одновременно, а значит, я сейчас подвергаюсь воздействию довольно необычного сочетания сил. Процесс крайне сложный, но, к счастью, выполняю его не я. Все контролируется компьютерами.

Смотрю на экран центрифуги.

Угловая скорость тангажа: 0,17° в секунду

Отстыковка модулей: 2,4 метра

Раздается негромкий сигнал, и всплывает еще одно сообщение:

Угол обитаемого отсека: 180°.

Думаю, вся последовательность была хорошо отлажена заранее, дабы снизить нагрузку на систему или/и на экипаж. Процесс идет очень плавно. Я лишь испытываю постепенное увеличение гравитации, когда мне кажется, будто все куда-то ухает. Ощущения, конечно, странные.

Разумом я понимаю, что нахожусь внутри вращающегося корабля. Но иллюминаторов, чтобы выглянуть наружу, нет. Только экраны. Я проверяю экран телескопа, который по-прежнему нацелен на «Объект А». Звезды на заднем плане никуда не движутся. То есть телескоп, передавая картинку, каким-то образом учитывает и компенсирует режим центрифуги. Эта часть программного обеспечения наверняка сложная, особенно принимая во внимание, что камера находится не совсем в центре вращения.

Руки тяжелеют, и я опираюсь на подлокотники. Придется вновь включить в работу бездействовавшие мышцы шеи. Через пять минут после запуска центрифуги я ощущаю гравитацию чуть меньше земной. Сигнал из четырех гудков объявляет о завершении перехода в новый режим.

Проверяю экран центрифуги.

Угловая скорость тангажа: 20,71° в секунду

Отстыковка модулей: 104 метра

Гравитация в лаборатории: 1,00 g

На схеме корабля видно, что корпус «Аве Марии» разделился на две части. Носовая часть обитаемого отсека развернута внутрь, к хвосту. Разделенные половинки смотрятся забавно, и вся конструкция медленно крутится. На самом деле вращение происходит с большой скоростью, просто на схеме это показано медленно.

Отстегиваюсь от кресла и, подойдя к шлюзовой камере, открываю внутренний люк. В командном отсеке опять начинает чувствоваться запах аммиака, но уже не так сильно, как раньше. Инопланетный артефакт лежит на полу камеры. Тыкаю цилиндр кончиком пальца, проверяя температуру. Он все еще довольно горячий, но не обжигающе раскаленный. Хорошо. Значит, внутри нет источника тепла или какого-то другого загадочного устройства. Просто сначала он был очень горячим.

Поднимаю цилиндр. Хочу понять, из чего он сделан и что внутри. Покидая командный отсек, бросаю взгляд на экран телескопа. Даже не знаю, зачем – наверное, решил проверить, не замышляют ли чего-нибудь инопланетные корабли, оказавшиеся поблизости. «Объект А» вращается вокруг своей оси и вроде бы с той же скоростью, что и «Аве Мария». Увидев, как мой корабль начал вращаться, инопланетяне наверняка решили, будто это очередной коммуникационный сигнал. Первое недопонимание между человечеством и разумной инопланетной расой. Горжусь, что был причастен к историческому событию.

* * *

Ставлю цилиндр на лабораторный стол. С чего начать? Со всего! Первым делом с помощью счетчика Гейгера проверяю, не радиоактивен ли цилиндр. Нет. Отлично. Тыкаю в него разными предметами, пытаясь оценить твердость оболочки. Материал твердый. Выглядит, как металл, но по ощущениям это нечто иное. С помощью мультиметра[93] проверяю, электропроводен ли цилиндр. Нет. Интересно.

Тогда я вооружаюсь молотком и стамеской. Мне нужен крохотный кусочек оболочки для газового хроматографа – так я пойму, из какого вещества сделан цилиндр. После нескольких ударов молотка стамеска крошится. На цилиндре ни царапины. Хмм…

Весь цилиндр в газовый хроматограф не влезет. Но я обнаруживаю ручной рентгеновский спектрометр. Он похож на пистолет для считывания штрих-кодов. Прост в использовании и даст некоторое представление о материале, из которого сделана эта штуковина. Прибор не столь точен, в сравнении с газовым хроматографом, но все лучше, чем ничего. После быстрого сканирования прибор сообщает, что цилиндр сделан из ксенона[94].

Что?! Желая убедиться в корректности работы хроматографа, проверяю его на стальном столе. Он идентифицирует железо, никель, хром и прочее, чему надлежит там быть. Снова сканирую цилиндр и снова получаю тот же странный результат. Повторяю процедуру еще четырежды и каждый раз получаю одинаковый ответ.

Почему я столько раз повторял одно и то же исследование? Потому что его результат не имеет смысла. Ксенон – благородный газ. Он ни с чем не вступает в реакцию и не образовывает связи. И этот газ находится при комнатной температуре. И каким-то образом входит в состав твердого материала, из которого сделан цилиндр.

Нет, причина не в том, что ксенон внутри цилиндра. Ничего подобного. Спектрометр не способен проникнуть так глубоко. Он лишь определяет вещества на поверхности. Если бы я направил его на никель, покрытый золотом, прибор сообщил бы: «100 % золото». Ведь это все, что он видит. Спектрометр может лишь распознать, какие молекулы находятся на поверхности цилиндра. И судя по всему, это молекулы ксенона.

Моему портативному спектрометру не под силу идентифицировать элементы с атомным номером меньшим, чем у алюминия. Следовательно, там может быть и углерод, и водород, и азот, и что угодно. Но из всех элементов, которые прибор в состоянии определить, он увидел… чистый ксенон.