– Я не бегу, – так же тихо отвечает. – Ты сам накрутил.

– Зачем уходила?

– Не на постоянку ведь…

– Я тебя и на один день не отпущу.

– Это ненормально, – упрямо бормочет она. – Или…

– Или?

– Или нормально.

– Сомневаешься еще?

– Мы с тобой всем безумцам безумные, – заключает моя святоша.

– Главное, заметь, эта дурь срабатывает только между нами.

– Точно. С другими мы – обычные люди. Ну, правда ведь…

– Бинго, Маруся.

– Ты… – сглатывая, замолкает. Затем поворачивается ко мне. Утыкается лицом в шею, с дрожью продолжает: – Ярик, ты не говоришь, что любишь, – тянет взволнованным отрывистым шепотом. – Я говорю, а ты молчишь. Я спрашиваю – игнорируешь. Я снова спрашиваю… Не любишь?

– Нет. Не люблю, – разрываю себе и ей сердце. Чтобы вложить в следующие слова максимум: – Я тебя гораздо больше, чем твое «люблю». Я тебя в себе несу от рождения до гробовой доски, Маруся. Понимаешь?

Она резко отстраняется, чтобы в глаза мне посмотреть. Вижу, как ее темные омуты увлажняются и проливаются.

– Нет, не понимаю, – по голосу слышу, что капитально встревожило ее такое признание. – Любишь или нет? Не понимаю! – шепчет, будто кричит.

– Люблю, конечно, Маруся ты… – выдаю столь же болезненно. Перекатываясь, ложусь сверху. Губами сталкиваемся, но еще не целуемся. – Нет, не Титова. Моя.

– А ты мой. Только мой! – объявляет таким тоном, словно я протестую. – Ярик… Давай мириться…

– Как в детстве, на мизинчиках? – дразню, хотя самого уже кроет.

Машка выгибается чувственно. Дышать по-другому начинает. Все эти сигналы хорошо знаю. Ловлю их, раскатывая сгущающееся внутри возбуждение.

– Нет, Ярик… Сильнее хочу… Крепче…

– Принято, – хриплю, прежде чем сдернуть с нее трусы.

Сливаемся губами. Сплетаемся языками. Маруся поддевает и скатывает мои боксеры. Подтягивая вверх колени, трясет в воздухе ступнями.

– Ярик, Ярик… Яричек…

Берет в руку мой член. Стону ей в рот, пока елозит им между своих складок. Влажнеет в ускоренном режиме. Для меня истекает. Понимаю это и прусь.

– Ярик, в меня… пожалуйста…

Приставляет мой член к своему входу, и я ломлюсь. Выдергивая ее руки, сцепляю оба запястья за головой. Целую ее и ласково трахаю. Без спешки и грубости сегодня. Сейчас наша близость наполнена другими чувствами.

– Скажи мне… Скажи, что любишь…

– Люблю, Маруся… Больше…

– Сильнее… Дай…

– Даю.

– Все?

– Все.

Мария

Сижу за рабочим столом, перебираю сметы и улыбаюсь. Ничего с собой поделать не могу. В мыслях, помимо цифр, вчерашний день вертится. Мы с Яром ездили на ужин к праотцам, как он говорит. Я раньше побаивалась его деда. Он казался мне слишком строгим и вспыльчивым, в отличие от того же дяди Сережи, который любую ситуацию воспринимает с философским спокойствием. Но вчера мы отлично провели день. Много разговаривали, шутили и смеялись. И как ни странно, развеселый тон вечеру задавал именно Николай Иванович.

Отвлекаюсь от своих мыслей, когда слышу, как где-то под бумагами вибрирует мой телефон. Приходится покопаться, чтобы его отыскать.

Ярослав Градский: Маруся, привет))

Мария Титова: Ого, даже скобка! Целых две!

Ярослав Градский: Держи еще))))

Мария Титова: Я покорена!

Ярослав Градский: Можешь говорить? Я через пять минут наберу.

Мария Титова: Да!

Не знаю, сколько ждать приходится. По ощущениям, как будто бы дольше. Я суетливо перекладываю папки со стопки на стопку, работать уже не могу. Хорошо, что в отделе все заняты своей работой и не имеют привычки следить друг за другом. Только по факту о результатах спрашивают.

Черт…

Так и так нужно собраться с мыслями и закончить сводку затрат до конца дня. А я сижу, в облаках витаю.

Не дожидаясь, когда телефон зазвонит, предупреждаю коллег, что выйду за кофе, и покидаю кабинет. Вызов поступает, едва я совершаю несколько шагов от двери отдела. Улыбаясь во все лицо, принимаю звонок на ходу.

– Привет, Ярик!

– Привет, Манюня, – когда слышу это обращение, тепло по коже разливается. Давно так не называл. – Скучаешь по мне?

– Уже? Уже да. Угу.

Градский на такой простодушный ответ отзывается смехом.

– Может, потому что ты утром долго спала и не пошла со мной в душ?

– Ярик, – шиплю и воровато оглядываюсь, будто если в коридор кто-то выйдет, сможет нас подслушать. – Мм-м, с ванной нужно завязывать. Пока твои родители приедут, ремонт придется делать.

– Сделаем, – беспечно отмахивается он. – Ты хотела сегодня куда-нибудь выбраться. Решила, куда?

– Ну… Мы почти три недели вместе, ты еще не запомнил, где мне нравится?

– Святоша, мы вместе всю жизнь.

– Тем более…

– Понял, – заверяет. – В половине седьмого за тобой заеду. Сейчас должен идти.

– Хорошо. Целую, Ярик… – выговариваю, понижая голос. Поколебавшись, добавляю то, что рвется из груди: – Обожаю тебя! Очень-очень!

– И я тебя, Маруся.

Звонок Градского бодрит больше, чем кофе, который я принимаю одновременно с ним. Остаток дня проходит в приподнятом настроении. Успеваю закончить смету. Еще и лишних пятнадцать минут остается. Напевая какую-то ерунду, тяну из сумки косметичку. Рабочий день закончился полчаса назад, в кабинете нахожусь одна, поэтому могу себе позволить без какого-либо стеснения причесаться и пройтись по губам блеском.

Заканчивая прихорашиваться, закидываю все обратно в сумку, когда взгляд, будто случайно, цепляется за торчащий из бокового карманчика красный уголок. Не задумываясь, поддеваю ногтем блистер с противозачаточными таблетками. Он полный. Тут ничего удивительного. Я его еще не начинала. Вот только… Я не могу вспомнить, когда закончилась предыдущая упаковка.

На какое-то мгновение меня охватывает знакомая паника, но мне достаточно быстро удается совладать с эмоциями. Выравнивая дыхание, беру в руки мобильный. На прием гормонального контрацептива у меня настроена напоминалка. Если она не срабатывала, значит, время новой упаковки еще не подошло.

Календарь подтверждает мои мысли: еще рано. И все же полностью унять беспокойство не получается. Потому как в том же многофункциональном ежедневнике горит автопометка, что сегодня должны начаться месячные.

Меня бросает в жар и тут же следом обдает холодом.