Но в итоге у того и другого рецидивы пошли. Тот, что постарше, на санитаров стал бросаться, с целями вполне определенными – придушить. Который помоложе стенки царапал подручными средствами, а если их нет, то когтями. Наверное, он все еще пытался выбраться из-под завала.

Иртышный для пущей надежности позвал с собой Вестового, отодвинул заслонку и посмотрел в камеру. Кормильцев сидел на стуле, прикрученном к полу, и методично возил пальцем по бетонной стене.

Доктор вошел в палату.

Денис вполне осмысленно посмотрел на него:

– Здравствуйте, Аркадий Петрович.

– Доброе утро. Как вы себя чувствуете?

Психически нездоровый человек продолжал возить пальцами по стене. Простой вопрос заставил его задуматься.

– Полностью чувствую себя, Аркадий Петрович, везде, – ответил он и вдруг пожаловался: – Стена холодная.

Вестовой, стоявший за шефом, повернул голову в сторону и тихонечко произнес только одно слово. Очень нехорошее. Потом он вновь словно окаменел, но чутко следил за пациентом.

– Конденсат, Аркадий Петрович! – продолжал псих. – Стена станет мокрой. Потом капли скопятся, и мне конец. Я утону. Еще я давно хотел вам сказать, что стена по ночам шевелится и душит меня. Я полдня трачу на то, чтобы ее успокоить. Видите?..

Иртышный глядел на монотонные движения руки пациента и думал:

«Он уже не скребет стенку, а гладит. Дня через три выведем на прогулку, а пока пусть еще таблетки поглотает. Теперь надо бы к Барову заглянуть. Тот тяжелый, черт».

Душитель лежал на кровати, закинув ногу на ногу, и читал «Наполеон и Жозефина».

Завтрак только что закончился. Настроение клиента было бодрым, его мозг требовал интеллектуальной пищи. В данный момент поведение пациента выглядело вполне разумным. Но доктор знал, что так бывало далеко не всегда.

Если потушить свет и не зафиксировать Барова ремнями, то он будет спать под кроватью, в маленьком уютном гнездышке, свитом из постельного белья и матраца. Днем или при искусственном освещении он образцовый труженик, находящийся на курортно-санаторном лечении. У него даже не было синей больничной пижамы. Карпатова согласилась на черный спортивный костюм и тапочки. Более того, при свете ему разрешены были очки и ручка, предметы хрупкие, а в изощренных руках психа еще и опасные.

Постоялец отложил книгу и попытался сесть на кровати.

Иртышный жестом остановил его и сказал:

– Можете не вставать.

– Ничего, доктор, я сяду. Можно?

– Конечно. Что читаете?

– Вот про императора Франции.

– Как находите, интересно?

– Императором мне уже не стать. Хотя у вас тут все возможно. Я же прекрасно понимаю, где нахожусь. А в этом Наполеоне не вижу ничего интересного. Надо же ему было всю жизнь воевать, а в перерывах жить с мотовкой на шесть лет себя старше! При этом он еще и предпочитал ее во всей натуральности, немытую.

– Что ж не прекратите тогда читать это?

– А другого ничего нет.

Тут Иртышный обратил внимание на то, что металлическая дужка кровати у изголовья посередине вогнута внутрь. Он быстро поискал в памяти, но не смог обнаружить подтверждение того факта, что так было и раньше.

– Что случилось с кроватью, Максим Викторович? – Доктор указал на повреждение.

Вестовой, прикрывавший Иртышного, напрягся.

Шахтер обернулся и посмотрел на эту самую металлическую трубу.

Он спокойно почесал затылок с остатками волос, пожал плечами и сказал:

– Не знаю, Аркадий Петрович. Не помню.

– Понятно. – Доктор кивнул. – Я распоряжусь, вам принесут еще книги.

– А как насчет прогулки? Очень скучно здесь.

– Пока еще на улице не слишком тепло. Из-за специфики лечения ваш организм ослаблен. Пока я не могу вам рекомендовать находиться на улице. Потерпите немножко, – проговорил Иртышный и отправился на первый этаж, к посту медсестры.

– Нина, кто дежурил этой ночью? – осведомился он.

Молодая спелая девка была вынуждена перестать болтать по городскому телефону.

– Я сейчас посмотрю, Аркадий Петрович, – сообщили темно-красные губки, а пухленькие пальчики взялись перелистывать один из журналов. – А что случилось?

– Скажите мне фамилии. – Иртышный проигнорировал вопрос.

При этом мягкости в его голосе не прибавилось.

– Санитары Кузнецов и Столяров, медсестра Рябинова.

– Понятно. Они только что ушли со смены. Когда будут работать днем, пусть зайдут ко мне.

– Все?

– Да, все, – резко проговорил Иртышный. – Запишите, Нина, а то ведь вы все забудете.

«Надо выяснить происхождение глубокой вмятины на дужке кровати, – подумал доктор. – Такое ощущение, что Максим приложился головой сам или кого-то приласкал таким вот образом. Но убийство в психической больнице, в одиночной камере скрыть невозможно.

Может быть, он в состоянии аффекта скакал там, на койке, ногой встал или ударился. Но металлическая труба сантиметра три-четыре в диаметре. Это с какой же силой надо приложиться? Шум должен был быть.

Я вчера делал обход, вмятины не было. Помню точно. Он так же пытался сесть при осмотре, отложил книжку. Углубление появилось за последние сутки. Надо расспросить людей».

К вечеру его одолела рутинная усталость. Иртышный распрощался с работой и с радостью вырвался на свободу.

Завтра он снова будет рассылать письма по электронной почте, искать людей, которые смогли бы помочь ему деньгами. Проблема состояла в том, что Иртышный не желал делиться с каждым встречным результатами своих опытов. Во-первых, он хотел, чтобы приоритет по части открытия бактерий остался за ним, проявлял здоровый творческий эгоизм. Во-вторых, стороннее финансирование не должно было привести к потере независимости. В-третьих, перед ним маячила отличная перспектива, возможность наладить выпуск лекарственного препарата. Да, скорее всего, не через год. При планомерной работе лет через десять доктор сможет избавить человечество от очень многих болезней и недугов.

Размышляя о перспективах, Иртышный шел по недавно заасфальтированной центральной улице Некрасовки к автобусной остановке, расположенной на другом конце деревни. Затем ему предстояло надеяться на то, что маршрутка, приползающая к ним один раз в два часа, неожиданно не изменит своей весьма полезной привычке.

«Кстати, не помешало бы устроить остановку прямо у клиники. Надо с Карпатовой поговорить. Асфальт теперь есть, пусть ездят», – подумал доктор.

Воздух был свеж. Дорога под ногами не заставляла выбирать место посуше. От нечего делать голова Иртышного начала возводить воздушные замки.

Он видел себя академиком, почетным доктором всех университетов, мудрым старцем, увешанным регалиями до пят. Его именем названы улицы и целые города, ему поставлены памятники при жизни. О его здоровье молятся все патриархи мира.