просматривает выписки. Догадался бы он, что это не я звоню на Аляску, а моя мама?

Внезапно я начинаю злиться на нее. Понимает ли она, насколько добр Саймон по отношению к ней? Что она может не заслуживать его?

Отец неторопливо жует. Мама говорила, что он медленно ест. Интересно, так ли это сейчас, или он использует это как предлог, чтобы избежать дальнейшего разговора?

Наконец, он глотает.

– Итак, расскажи мне, чем ты занималась с тех пор, как мы разговаривали в последний раз.

– Ты хочешь узнать о последних двенадцати годах моей жизни? – Я не хочу, чтобы вопрос прозвучал язвительно.

Он пожимает плечами.

– Если только у тебя нет больших планов на вечер.

– Нет, не могу сказать, что есть.

Нанести маску на лицо и убивать часы в социальных сетях, пока не засну.

– Ну тогда, думаю, у нас есть время… – Он поднимает свою банку в воздух и подмигивает. – И пиво Джоны.

* * *

– Почему ты так улыбаешься?

Отец качает головой, его улыбка становится все шире. Он уже давно покончил с ужином и прислонился к столбику крыльца примерно в трех метрах от меня, между его пальцев тлеет сигарета.

– Просто так. Просто, слушая твой рассказ, я вспоминаю все телефонные разговоры за те годы.

Я робко улыбаюсь.

– Ты имеешь в виду, когда я не затыкалась?

Из него вырывается смешок.

– Иногда ты была в таком возбуждении, что мне приходилось класть трубку и отлучаться, если мне был нужен перерыв на туалет. Я возвращался через минуту, а ты все еще болтала без умолку, так ничего и не поняв.

– Ты хочешь сказать, что тебе нужно в туалет прямо сейчас?

Папа с облегчением открывает дверь на крыльцо и выливает последние капли пива на траву. Мы выпили по две банки, оставшиеся от шести банок Джоны, которые отец забрал с собой.

– Вообще-то, наверное, мне пора на боковую. Я выжат.

В мой позвоночник возвращается напряжение. На какое-то время я потеряла его из виду – была занята тем, что рассказывала папе о своей учебе, работе, недавнем увольнении, Диане и сайте, даже о Кори, о котором я не вспоминала с тех пор, как уехала из Торонто. В какой-то момент я позабыла о реальности. Теперь она снова возвращается и мстит.

Он устал, потому что у него был долгий день?

Или из-за рака в его теле, который медленно высасывает из него энергию? Потому что, несмотря на всю горечь, которая может скрываться под поверхностью, я не хочу, чтобы мой отец умер.

Я колеблюсь.

– Агнес сказала, что ты начинаешь лечение на следующей неделе?

Он покачивает головой, и прежнее веселье исчезает с его лица.

– Так… насколько все плохо?

– Это рак легких, Калла. Он никогда не бывает хорошим, – тихо говорит папа. – Но я ждал двадцать четыре года, чтобы увидеть тебя. Я не хочу думать об этом до следующей недели. Ты сейчас здесь. Это все, о чем я хочу думать. Хорошо?

Я чувствую, как на моих губах непроизвольно появляется улыбка.

– Ладно.

Он впервые дал понять, что рад моему приезду.

Хлопает дверь машины, привлекая наше внимание к дому Джоны, и тут же оживает двигатель. Шины плюются гравием, и через мгновение Джона уносится прочь.

– Думаю, у него может быть еще один рейс.

– Сейчас?

Я проверяю свой телефон. Девять вечера.

– Нужно пользоваться дневным светом, пока он еще есть. Летом эти парни работают долгими сменами. Они взлетают в шесть утра и иногда все еще находятся в воздухе в полночь.

Я морщусь.

– Куда он направляется?

– Знаешь… Я не помню, чтобы он упоминал, что собирался куда-то сегодня вечером. Но Джона большую часть времени работает по своему собственному расписанию. – Папа фыркает. – Кто знает. Может быть, он в поисках еще одной упаковки пива.

Я вытесняю из головы мысли о здоровье отца на какое-то время.

– Хорошо. Может, мы выпьем и эту тоже.

Папа смеется. Он звучит так же плавно, как и по телефону все эти годы. По моей груди разливается тепло – я благодарна за то, что наконец-то слышу его лично.

– Как ты справляешься с ним каждый день? Он… невыносим.

Это любимое слово Саймона. Жду не дождусь, когда расскажу ему, что использовала его в разговоре.

– Кто, Джона? – Папа подходит к дальнему краю крыльца, чтобы взглянуть на желтый дом, скрытый от моего взгляда. – Я до сих пор помню тот день, когда он появился в «Дикой Аляске» десять лет назад. Он был худым двадцатиоднолетним парнем из Вегаса, полон энергии и отчаянно хотел летать на самолетах. И был чертовски хорош в этом деле.

Получается, что Джоне тридцать один год, и он всего на пять лет старше меня.

– Он сказал, что вырос в Анкоридже.

– Да. Он обижался на отца за то, что тот забрал их оттуда. И вернулся, как только появилась возможность. Сомневаюсь, что когда-нибудь он снова уедет.

Так же, как никогда не уедет и мой отец, думаю я. Но почему? Что держит их на Аляске? Почему это место стоит того, чтобы отказаться от всего остального?

– Иногда он может быть занозой в заднице, но он лучший в мире пилот. Возможно, один из самых сумасшедших, но все мы в той или иной степени так устроены. Некоторые больше остальных.

– Он определенно сделал все, чтобы походить на сумасшедшего дикаря. Не знаю, соглашусь ли я с тобой насчет части о лучшем пилоте.

– «Каб» был слишком мал для вас, – кивает отец так, будто уже слышал эту историю.

– Он специально полетел на этом крошечном самолете, чтобы запутать меня. Я думала, что умру.

– Только не с Джоной у штурвала, – с уверенностью говорит папа. – Он может пойти на такие риски, на которые даже у меня не хватит смелости, но он всегда поступает умно.

«Например, полетел спасать семью Этель», – предполагаю я.

– Меня чуть не стошнило. Пакет был уже наготове и все такое.

Отец ухмыляется.

– Ну, это пошло бы ему на пользу, если бы тебя стошнило. Однажды он летел с группой школьников домой после соревнований по борьбе, и по дороге двоих из них укачало. Джона был цвета горохового супа, когда вылез из самолета. Он не может вынести и звука того, что кого-то рвет.

– Жаль, что меня тогда не стошнило, – признаюсь я, делая глоток пива. Правда, это могло затруднить ему посадку самолета.

Тихий смешок отца щекочет мое ухо, когда он тушит сигарету в пустой банке из-под пива.

– Я поговорю с ним. Убедись, что он станет помягче с тобой. Но он