Он давал им пройти три или четыре приступа лихорадки, которая наносила мощные, если не смертельные удары трепонеме, а потом вводил пациентам дозы хинина, расправляясь с плазмодием. «Эффект был потрясающий; развитие поздних стадий сифилиса останавливалось, – вспоминал Роберт Десовиц, сам выдающийся паразитолог, а также талантливый писатель. – Учреждения малярийной терапии быстро распространились по Европе, эту же технику переняли и несколько центров в Соединенных Штатах. Десятки тысяч сифилитиков были спасены от верной мучительной смерти»[75]. Их спасла малярия.

Одно из этих европейских учреждений располагалось в Бухаресте, и заместителем директора в нем работал профессор Чукэ. У Румынии давняя история борьбы с малярией и, скорее всего, с сифилисом тоже, но Чукэ, похоже, считал, что Plasmodium knowlesi станет более пригодным оружием против нейросифилиса, чем другие виды этого паразита. Он сделал инъекции нескольким сотням пациентов и в 1937 г. сообщил о неплохих успехах. Программа лечения продолжалась еще лет двадцать, но затем возникла проблема. Последовательное прохождение P. knowlesi через нескольких людей-носителей подряд (им вводили инфицированную кровь, позволяли меро-зоитам размножиться, а потом брали у пациентов новые образцы инфицированной крови) делало штамм Чукэ все более вирулентным – слишком вирулентным для комфортного использования. После 170 подобных прохождений Чукэ и его коллеги решили, что он стал уже слишком свирепым, и перестали его использовать. То был первый сигнал тревоги, но он пока оставался лишь лабораторным эффектом. (Прохождение через носителей было необходимо для восполнения запасов паразита, потому что его невозможно было разводить в чашке Петри или пробирке; но, с другой стороны, почти прямая передача от человека к человеку освобождала плазмодия от разнообразных эволюционных трудностей, с которыми приходилось бороться, когда он жил в комарах. Он стал, если угодно, эквивалентом футбольного вратаря среди простейших – прыгучего, с хорошей реакцией, но не способного нормально играть в поле.) Другие данные позже показали, что даже дикая форма P. knowlesi может быть опасна для человека.

В марте 1965 г. 37-летний американский геодезист, которого наняла Картографическая служба армии США, провел месяц в Малайзии, в том числе – пять дней в лесистой области к северо-востоку от столицы, Куала-Лумпура. По соображениям медицинской этики (а возможно, и по некоторым другим), имя геодезиста в научной литературе не указано, но его инициалы были BW. По одной из версий событий, BW работал по ночам, а днем спал. Хм-м, подождите-ка: странновато это для геодезиста. Это не Сахара, где дневная жара нестерпима, а вот ночью довольно прохладно, так что при свете луны действительно работать лучше. Это тропический лес. Почему геодезист выбрал для себя именно такой рабочий график и что он вообще там изучал (люминесцентных гусениц? популяции летучих мышей? природные ресурсы? радиоволны?), нигде не говорится, хотя есть определенные подозрения, что он был шпионом. Малайзия в то время только-только стала независимой и находилась под давлением Индонезии, где правил поддерживаемый коммунистами Сукарно, и, должно быть, это вызывало определенные опасения США; или, может быть (как гласит один слух), он подслушивал сообщения, передаваемые из Китая. Так или иначе, каковы бы ни были политические или картографические причины, этот геодезист-одиночка провел достаточно ночей в джунглях, чтобы его покусали малярийные комары. Вернувшись на авиабазу Трэвис в Калифорнии, он почувствовал себя плохо: озноб, высокая температура, потливость. Какой сюрприз! Через три дня BW перевезли в Клинический центр Национальных институтов здоровья в Бетесде, штат Мэриленд, и начали противомалярийную терапию. Врачи NIH, основываясь на внешнем виде паразитов в мазках крови, диагностировали Plasmodium malariae. Но этот диагноз оказался опровергнут, потому что цикл между лихорадками длился всего один день. А потом врачей ждал настоящий сюрприз: анализы показали, что он заражен P. knowlesi, обезьяньей малярией. Это считалось невозможным. «Этот случай, – писал один из врачей, участвовавших в лечении, – стал первым доказательством, что обезьянья малярия является настоящим зоонозом»[76].

Иными словами, иногда она поражает людей, хоть и является болезнью макак.

Но случай с BW считался аномалией – уникальной ситуацией, возникшей в странных обстоятельствах. Множество людей проводят ночи в малайзийских джунглях – жители местных деревень на охоте, например, – но очень немногие из них приезжают из Америки, чтобы заниматься геодезией или шпионажем, или еще там чем, и могут получить хороший медицинский диагноз, когда у них начинается лихорадка. Примерно так обстояли дела с Plasmodium knowlesi в следующие тридцать пять лет, пока семейная пара микробиологов из малайской части Борнео – Балбир Сингх и Джанет Кокс-Сингх – не начали изучать странные случаи малярии, происходившие в далекой общине в глубине Борнео.

29

Сингх и Кокс-Сингх добрались до Борнео кружными путями. Балбир родился в Западной Малайзии в семье сикхов из Пенджаба и получил высшее образование в Англии. Кандидатскую диссертацию он защитил в Ливерпуле. Джанет Кокс приехала в Ливерпуль из Белфаста – тоже для получения научной степени. Они познакомились в Ливерпульской школе тропической медицины в 1984 г., и их объединил в том числе общий интерес к малярии. (Ливерпульская школа тропической медицины – старое и славное заведение, и оно было вполне логичным выбором для обоих: сам Рональд Росс был там профессором после того, как покинул Индийскую медицинскую службу, и до того, как основал Институт Росса в Лондоне.) Через несколько лет, уже поженившись, Сингх и Кокс-Сингх вместе с двумя маленькими до-черьми вернулись на родной (для него) Восток, – точнее, в Келантан, на восточное побережье Западной Малайзии. А потом, в 1999 году, когда им предложили заняться научной работой в новой медицинской школе, они перебрались в Саравак, один из двух штатов Малайзии, расположенных на Борнео, и открыли лабораторию в Саравакском Малайзийском университете в Кучинге, экзотическом старом городе на реке Саравак. В середине XIX в. там располагался дворец раджи Брука. Через этот город проезжал Альфред Рассел Уоллес. Это очаровательное место, если вы любите маленькие гостиницы в узких переулках, торговлю с речных лодок и джунгли Борнео, подступающие прямо к заднему двору. Название «Кучинг» означает «кошка», отсюда прозвище «Кошачий город», а на воротах китайского квартала там восседает огромный бетонный кот. Сингх и Кокс-Сингх, впрочем, перебрались туда не ради местного колорита. Они охотились за малярией. Вскоре после переезда они узнали о странных данных, поступающих из Капита, поселения, стоящего на верхнем притоке реки Раджанг в Сараваке.

Капит – административный центр области Капит, населенной преимущественно ибанами, народом, который живет в традиционных длинных домах, плавает по рекам на лодках-долбленках, охотится в лесу и возделывает рис и кукурузу на огородах вдоль опушки леса. Plasmodium vivax