готовые начать их «приспособление» к советской жизни. Им предложили огромную квартиру бывшего члена Политбюро, председателя Комитета партийного контроля А.Я. Пельше, возили в поисках учебы для Ольги по элитным московским школам, настаивали на немедленной подаче прошения о восстановлении Светланы в гражданстве СССР и о «принятии дочери Ольги» в таковое. Последнее ее удивляло, – уж очень скоро они все захотели. Да и двойное гражданство Ольги, уроженки США, было бы фактом. Но ей твердо заявили, что СССР не признает двойного гражданства. В ответ Светлана даже непочтительно рассмеялась: «В мире существуют случаи тройного и – более гражданства, я сама встречала таких людей в Америке. Мир сегодня в движении, люди больше не живут на одном месте всю жизнь!» Весь процесс присвоения гражданства, обычно занимающий месяцы, был завершен в несколько дней: Верховный совет подписал указ, и у Светланы с дочерью отобрали американские паспорта. Последовала мгновенная реакция – утром у дома собралась толпа иностранных корреспондентов. В МИД поступило письмо от консула США, с содержанием которого ознакомили Светлану. В нем говорилось, что ее и ее дочери американское гражданство остается в полной силе, пока они не пожелают от него публично отказаться, в присутствии посла США и под присягой.

Светлана обратилась к властям с просьбой выступить на пресс-конференции. Она знала, конечно, что все будет переврано, что весь мир против нее в те дни, но все же пыталась объяснять снова и снова, что «поездка была вызвана только чисто личным желанием соединиться с семьей – с детьми и внуками». После пресс-конференции Светлана встретилась со своим давним другом Ф.Ф. Волькенштейном, которому она адресовала свои «Двадцать писем …» Федор Федорович ругал ее за то, что она приехала в Советский Союз, за то, что ее приезд использовали для пропаганды. «Ведь тебе-то этого не нужно!» – упрекал он ее. В тот момент Светлана еще не могла сказать ему – «мы уедем», так как она все еще надеялась, но мысль уже тревожила ее.

Они повидались с родственниками, ездили на дачу, где Светлана жила до отъезда в Индию, побывали на Новодевичьем кладбище возле могилы мамы и других Аллилуевых. Все соглашались с тем, что необходимо было перевезти туда и Василия из его «казанского изгнания». С этой просьбой Светлана обращалась к А.А. Громыко, недавно ставшему председателем Президиума Верховного Совета. Но Андрей Андреевич за все время пребывания Светланы в СССР не ответил на ее письмо.

На удивление, ни сын, ни внук не проявляли никакого желания встретиться. Светлана не понимала перемены в поведении сына после того, как он полтора года плакался ей в телефон из Москвы: «Неужели я тебя больше не увижу?» Он попросил денег, она дала ему. Светлана ему позвонила. В разговоре он начал кричать на мать. Она ответила, что не для того приехала, чтобы слушать его крик. Эта перемена в характере сына, в самой его натуре – признак глубоко зашедшего алкоголизма, и его жена активно помогала ему в этом. Светлана наблюдала эту перемену на примере своего брата Василия. Процесс саморазрушения захватывает дух и ум. Личность теряет свои качества, таланты, свою привлекательность.

Светлана уже начинала сама упрекать себя: «Зачем мы приехали сюда? Боже, Боже! Какое идиотство, какая опрометчивость, какие новые цепи я надеваю на себя опять – разве мы сможем так жить? Бедная, бедная моя Оля! Ведь ее запихнут не сегодня-завтра в эту показную школу, где завуч так похожа на тюремщицу». Необходимо было что-то предпринять, что не настораживало бы правительство, а объясняло их переезд из Москвы: Светлана решила бежать в Грузию, на родину предков. Она написала письмо в правительство с просьбой позволить им уехать «в провинцию», так как «в Москве мы слишком на виду и будем вечно подвергаться атакам западной прессы». Далее она ссылалась на «исторические семейные корни с Кавказом», перечисляя всех Аллилуевых, – в Тбилиси есть даже улица Сергея Яковлевича Аллилуева, деда Светланы, участника революционных событий в Тифлисе начала 1900-х годов. Отчасти Светлана спекулировала на том факте, что вниманием, уделяемым им западной прессой, правительство уже раздражено. Через несколько дней она получила приглашение зайти в Представительство Грузии в Москве.

Уже сама внутренняя атмосфера помещения резко диссонировала с наружной жизнью, из которой Светлана вошла в небольшое здание грузинской миссии. Сразу бросался в глаза хороший вкус в подборе мебели, в выборе цветовой гаммы стен, в источающих мягкий свет светильниках … Навстречу Светлане поднялся элегантно одетый мужчина средних лет. Он широко улыбался, но заметно было, что он нервничал и с любопытством разглядывал ее. «Это очень приятный сюрприз для нас», – прозвучала в ушах Светланы короткая фраза на русском языке с давно забытым из детства, ни с чем не сравнимым акцентом. Он сообщил, что Светлане вместе с дочерью разрешено жить в Грузии. После того как формальная часть закончилась, он предложил вина, пододвинул вазу с фруктами.

После месячного пребывания в Москве Светлана с Ольгой улетели в Грузию. В аэропорту Тбилиси их встречали несколько дам в дорогих меховых пальто – грузины любят хорошо одеваться, для них это исключительно важно. Дамы вручили шикарный букет, сверкали улыбками. И хотя Светлане было понятно, что эти дамы представляли партию и правительство, делали они это куда лучше – проще, теплее и естественнее.

Для Светланы и Ольги началась совершенно иная, по сравнению с Москвой, жизнь. Их поселили в загородной резиденции для гостей. От Ольги не требовали сразу же усаживаться за парту и изучать грузинский язык. Вместо этого ее отправили в школу верховой езды. Ольга уже имела опыт хорошей наездницы и быстро завоевала симпатии окружающих. Появились друзья. К ней вернулась уверенность в себе. Лишь затем начались домашние занятия по русскому и грузинскому языкам, с талантливыми педагогами, с сильными личностями. Ольга чувствовала горячую симпатию к себе и отвечала тем же. На этом основывался успех. Через полгода она уже могла слегка объясняться на обоих языках.

Ольга ходила в кружок рисования, занималась музыкой и пением. За короткое время выучила популярные грузинские песни и научилась аккомпанировать себе на пианино. Она стала незаменимой в молодежных компаниях. Жизнь ее преобразилась. Она расцвела, похорошела, сменила джинсы на юбку … Ей нравилось отвечать по-грузински, когда спрашивали по-английски: это всегда вызывало удивление, восторг и поцелуи. Ее сверстников интересовала Америка, и Ольга была для них источником информации, любопытства и искренней симпатии.

Светлана понимала, что скорее дочь найдет себе место в новых условиях, но – не она. От нее терпеливо, в отличие от Москвы, но тоже ждали, что она займется делом,