Роуз по-прежнему стояла спиной к Эмили и не могла видеть ее реакции. Так что теперь ее гостья разрывалась между верностью подруге и собственной семье. Она просила Джека поддержать Обри Серраколда, но ее мужу явно не хотелось оказывать ему поддержку, хотя он и не признался в этом, и теперь миссис Рэдли поняла его правоту. Она считала само собой разумеющимся, что Джек вновь будет членом парламента со всеми вытекающими из этого возможностями и выгодами. Видимо, ее суждение было слишком поверхностным. Существовали силы, которые она недооценила, иначе Питта не стали бы отзывать из отпуска из-за какого-то несчастного преступления, порожденного страстью или жульничеством на Саутгемптон-роу.

В голове у нее созрела одна очевидная мысль. Если Роуз невольно рассказала медиуму о каком-то неприятном случае из своей прошлой жизни, о каком-то опрометчивом шаге или глупом поступке, который сейчас мог выглядеть скверно, то возможности для политического шантажа так и бросались в глаза. А в таких условиях любая шантажистка с легкостью предоставляла повод для убийства.

Эмили с новым осознанием пригляделась к Роуз, к ее искаженной, экстравагантной элегантности и отметила бушевавшие в подруге страсти, почти не скрываемые тонкой вуалью утонченного спокойствия. Миссис Серраколд делала вид, что у нее лично все в порядке, но что-то явно терзало ее – какая-то свежая рана, какая-то пока непонятная уязвимость.

– Зачем вы обратились к Мод Ламонт? – резко спросила миссис Рэдли. – Вам все равно придется рассказать об этом Питту. Он будет копаться в вашем прошлом, пока не выяснит все досконально, и в процессе этого может обнаружить множество других деталей, которые вы, возможно, особенно предпочли бы держать в секрете.

Брови Роуз изумленно изогнулись.

– Правда? Вы говорите так, словно знакомы с ним. Разве он уже копался в вашем прошлом? – насмешливо, отвлекая от себя внимание, произнесла она, придав при этом голосу вызывающую остроту, способную побудить Эмили к ответу. По крайней мере, ей очень этого хотелось.

– Он не тратит время на такие пустяки, и вряд ли это вообще могло ему понадобиться, – с улыбкой ответила миссис Рэдли. – Он приходится мне зятем. И уже располагает обо мне всеми интересующими его сведениями.

Она испытала момент удовольствия, заметив потрясенное сомнение на лице подруги, отразившее попытку понять, не разыгрывает ли ее Эмили, и сменившую сомнение волну гнева, когда она осознала правдивость сказанного.

– Неужели тот шокирующий полицейский действительно какой-то ваш родственник? – раздраженно произнесла Роуз. – По-моему, в данных обстоятельствах вы могли бы предупредить меня! – воскликнула она, но тут же легким взмахом руки отказалась от своих слов. – Хотя, полагаю, имея в родне полицейского, я тоже не спешила бы афишировать это… К счастью, у меня таковых нет! – воскликнула женщина намеренно оскорбительным тоном.

Эмили мгновенно вспыхнула от гнева. Она поднялась с кресла, уже собираясь ответить на оскорбление, когда дверь открылась и в оранжерею вошел Обри Серраколд. На его продолговатом светлокожем лице играло обычное добродушно-насмешливое выражение, а губы слегка изгибались, словно предвосхищали мгновенное появление улыбки, когда он сам вполне осознает, когда и кому ее уместно адресовать. Как всегда безукоризненно одетый, сегодня Обри облачился в черный сюртук и брюки в едва заметную полоску, и этот наряд дополнял идеально повязанный галстук. Его камердинер, вероятно, относился к галстучным узлам как к своеобразному искусству. Холодная отчужденность с вызывающей очевидностью проявлялась в напряженных позах обеих дам и в странной замкнутости их лиц, но хозяин дома, руководствуясь хорошими манерами, сделал вид, что ничего не заметил.

– Эмили, как приятно вас видеть! – произнес он с такой искренней радостью, что на мгновение могло показаться, будто он действительно не заметил взрывоопасной атмосферы.

Затем политик направился к гостье и, по пути проходя мимо Роуз, нежно коснулся ее руки.

– Вижу, вы стоите, – заметил он Эмили, – и надеюсь, это означает, что вы только что пришли, а не то, что вы собрались покинуть нас? Я чувствую себя слегка подавленным, потрепанным жизнью, точно перезрелый персик к десерту, на который с сомнением поглядывало слишком много людей, в итоге отказавшись от него. – Серраколд печально улыбнулся. – Я понятия не имел, как чертовски утомительно бывает спорить с людьми, которые на самом деле ничего не хотят слышать и давно уже решили, что все ваши аргументы – сущая чепуха. Вы уже пили чай?

Обри огляделся, ища признаки подноса или другие свидетельства недавнего угощения.

– Возможно, для чая уже поздновато. Думаю, я предпочел бы взбодриться виски. – Мужчина взялся за шнурок колокольчика, чтобы вызвать дворецкого, и ироничный огонек, мелькнувший в его глазах, выдал понимание того, что своей оживленной болтовней он лишь стремится заполнить молчание. Тем не менее мужчина продолжил: – Джек предупреждал меня, что большинство людей имеют вполне сложившиеся взгляды, в основном полученные по наследству, так же как получили их по наследству их отцы и деды… либо, в редких случаях, прямо противоположные взглядам предков. И что любые дискуссии во многом подобны легкому ветру, играющему в кронах деревьев. Признаюсь, мне подумалось, что он излишне циничен. – Политик удрученно пожал плечами. – Передайте ему мои извинения, Эмили. Он оказался необычайно прозорливым.

Миссис Рэдли заставила себя улыбнуться в ответ. Она не разделяла многие политические взгляды Обри, но ни в коем случае не ставила их ему в вину, невольно относясь к нему самому с искренней симпатией. Общение с ним обычно бывало исключительно интересным и оживленным и крайне редко вызывало неприятный осадок.

– Просто он успел приобрести опыт, – ответила Эмили. – По его словам, люди голосуют, основываясь на чувствах, а не на доводах разума.

– На самом деле, очевидно, он подразумевал их чувство голода. – В глазах Обри на мгновение вспыхнули смешинки, но тут же потухли. – Как же мы вообще можем улучшить этот мир, если заботимся только о завтрашнем обеде? – Он взглянул на Роуз, но та хранила мрачное молчание, по-прежнему не глядя на свою гостью, словно вообще отказывалась замечать ее присутствие.

– Что ж, если на завтра у нас не будет обеда, то мы не доживем до вашего чудесного будущего, – парировала Эмили. – Так же, как и наши дети, – прибавила она более серьезно.

– Вы правы, – тихо произнес Серраколд.

Внезапно исчезло все его легкомыслие. Теперь они говорили о том, что глубоко волновало всех их. Только Роуз продолжала хранить напряженное молчание, терзаемая скрытым страхом.

– Более справедливые законы обеспечат и более здоровую пищу, Эмили! – с пылкой важностью заявил Обри. – Но люди жаждут зрелищ не меньше, чем хлеба. Им необходимо поверить в самих себя, в то, что они трудятся не просто ради куска хлеба с маслом, а на это способны немногие.

В душе миссис Рэдли хотелось бы согласиться с ним, но разум подсказывал ей, что в своих мечтаниях он слишком забегает вперед. Они выглядели дальновидными и даже прекрасными, однако и столь же неосуществимыми в данное время.