Сквозь щель забрала пытался рассмотреть глаза графа. Тотвроде бы дышит с хрипами, привык заканчивать схватку в первом же яростномнатиске, но движения все такие же быстрые и уверенные. Он шагнул в сторону, Томаспоспешно отступил в другую, так что некоторое время кружили, делая вид, чтособираются напасть, даже делая ложные движения, наконец, Томас первым разорвалдистанцию, граф закрылся щитом и одновременно нанес тяжелый удар сверху.

Томас подставил шит, согнулся от удара, как под рухнувшейскалой, сделал выпад, кончик меча скрежетнул по булатному панцирю. Тут жепришлось отпрыгнуть, граф готовился нанести второй удар сверху, а Томас вотчаянии сомневался, что выдержит два подряд. Дыхание обжигало горло, он хрипели задыхался.

Граф тоже медлит, но это могло означать и то, что готовитновую атаку. Он вскинул меч и, прикрываясь щитом, вращал мечом над головой,готовый в любой момент обрушить тяжелый удар меча, равного по весу боевомумолоту. Томас стал хрипеть громче, уже не скрываясь, отступил на шаг, потом ещеи еще. Граф взревел победно, ринулся вдогонку.

Томас внезапно остановился и сделал быстрый шаг вперед.Тяжелый меч графа поспешно поднялся над головой, Томас вскинул щит, а сам какможно сильнее ударил в единственное место, где, как рассмотрел в моментсхватки, иногда возникала узкая щель между краем булатного панциря и массивомнаплечной брони.

Сейчас, когда он вскинул меч над головой, щель сновапоявилась, и узкое лезвие меча Томаса вонзилось, он ощутил сопротивлениекольчуги, толчок, с которым меч прорвал ее, затем толстый свитер и — ни с чемне сравнимое греховно-сладостное ощущение, когда острая сталь рвет плотьпротивника, рассекает мышцы и крушит кости...

Он содрогнулся под чудовищным ударом. Раздался жуткийгрохот, щит разлетелся в щепки. Граф попытался вскинуть меч для второго, ужесмертельного удара, но заревел, покачнулся, рука с мечом начала опускаться.Томас вырвал меч из раны, поспешно отступил. Ноги дрожат, как у новорожденногоолененка, едкий пот выжигает глаза, горячие струйки бегут по лицу, груди,щекочут между лопатками.

Граф шагнул к Томасу, колени подогнулись, на трибунахахнули, когда он рухнул и завалился на бок. Томас некоторое время ждал, нововсе не потому, чтобы увериться в поражении противника, нет сил поднять меч взнак победы, а хриплое дыхание заглушило бы победный клич.

На арену выбежали оруженосцы графа, его подняли, усадили,поддерживая под спину, Томас молча порадовался, что ничего не сказал, так онвыглядит куда христианистее, что очень важно, деревянными шагами пересек аренуи, оказавшись перед помостом, где сидит король, преклонил колено.

— Ваше величество, Господь Бог указал виновного.

Король промолчал, его взгляд через плечо Томаса заставилтого обернуться. Оруженосцы удалились, явно сконфуженные, а Лангер, опираясь намеч, поднялся и ненавидяще смотрел на Томаса. Томас вздохнул, сразу ощутив,насколько он избит, изранен, все тело в кровоподтеках.

— Сэр Лангер, — сказал он громко и звучно, —ваша презренная жизнь в моих руках. Но я христианин...

Граф, зарычав, поднял меч и двинулся на него, как медведь,вставший на дыбы. Томас легко уклонился от сверкающего лезвия, сам снаслаждением нанес сильнейший удар мечом в голову. Раздался звон, графзакачался и рухнул на колени.

Томас договорил, стараясь, чтобы голос звучал так жеуверенно:

— ... и как христианин я дарю вам остатки вашейпрезренной и насквозь вонючей жизни, чтобы вы провели ее в муках остатковзачатков совести... Но сперва вы должны признаться громко и ясно, чтобы услышаливсе, что вы грязно и низко оболгали мои благородные устремления...

Граф хрипло выругался, снова встал на ноги и шагнул кТомасу. Его шатало так, что он делал больше шагов в стороны, чем вперед, за нимоставались кровавые следы, а потом уже и потянулась кровавая дорожка.

Томас еще раз ударил по голове, чувствуя сильнейшее желаниедобить сволочь, но в то же время изо всех сил борясь с этим искушением. Графгрохнулся оземь, Томас вернулся к королю и сказал, глядя снизу вверх:

— Ваше величество, если сам Господь уже сказал, ктоздесь последняя свинья, то скажите же и вы слово.

Король хмуро промолчал. Томасу показалось по лицу Гаконда,что королю очень почему-то хочется, чтобы победу одержал граф. И хотя уже почтиясно, что графу изменило счастье, король все никак не может объявить приговорвслух.

Томас оглянулся, граф барахтается, пытаясь подняться. Подним расплылась лужа крови. У распахнутых ворот теснится группа рыцарей иоруженосцев, но никто не решается выбежать на поле, чтобы не оскорбить гордогографа. Томас вернулся к графу и, остановившись в трех шагах, опустился наколени и, склонив голову, сказал громко:

— Пресвятая Дева, пощади этого дурака... И ты, сэрЛангер, вот что я скажу тебе. Признайся, что оболгал меня низко и подло, и яподам тебе руку, не побрезгаю, я ж христианин, сам выведу с поля. Ты дралсяхрабро и мужественно, хоть и плохо, ты достоин хвалы, а не лежания вродепьяного кабана, перееханного деревенской телегой...

Граф подтащил к себе меч, сил не хватило подняться, он началприближаться к Томасу ползком. На трибунах снова установилась тишина, все несводили глаз с происходящего на арене. Томас сказал предостерегающе:

— Вам лучше лежать, благородный сэр. Я ценю вашемужество, но и себя я тоже ценю.

Граф прохрипел:

— Добей...

Томас взглянул поверх распростертого противника в сторонудалеких врат, там Олег знакомым жестом указывал большим пальцем вниз. Так, какон объяснил однажды, римские короли и герцоги в древности указывалипобедителю-гладиатору, что нужно побежденному вогнать мизерикордию в щельзабрала.

— Я христианин, — ответил Томас гордо, хотякакая-то часть души возмущенно орала, что не все из старых времен надоотметать, добить гада — это вполне в духе христианства, — и потому я какхристианин, я вас прощаю...

Он отступил от ползущего, хотя граф с мечом в руке ог развечто ткнуть острием в ноги, вернулся к трибунам и снова сказал громко:

— Ваше величество, я простил его... ибо Бог велитпрощать. Что скажете вы?

Король в неудовольствии поерзал на троне. Если Бог и рыцарьпростили, то ему надо и подавно, вот уже священники смотрят так, что готовыпредать анафеме, король вскинул голову и, выпятив нижнюю челюсть, посмотрелповерх головы Томаса.

Не дождавшись ответа, Томас вернулся к поверженному графу.Тот уже сумел встать на колени и, опираясь на меч, старался воздеть себя наноги. Томас сказал громко, чтобы слышали все на трибунах:

— Дорогой граф, вы в самом деле дрались мужественно. Япрощаю вас, хоть вы и не принесли извинений... Какая на хрен разница, еслиГосподь Бог уже сказал, кто прав!