Томас наклонился к нему.

— Ты можешь говоришь?

Несчастный смотрел отчаянными глазами, из них выкатывалиськрупные слезы, омывая пересыхающую роговицу. Похоже, он не мог даже моргнуть.

— Ладно, — сказал Томас, — исповедуйся...хотя бы мысленно, и Господь тебя примет в объятия... может быть. Во всякомслучае, шанс есть. Будь только искренен!

Выждав минуту, он вытащил меч и вонзил острие в горло. Кровьхлынула струей, Томас провел ладонью по лицу убитого, опуская веки, прошелся костальным, все мертвы, прочел заупокойную молитву. Мелькнула мысль вырытьмогилу и похоронить по-христиански, но руки едва подняли меч, чтобы вложить вножны, куда уж рыть могилы. Да и подлое это сословие, для благородного пришлосьбы стараться, а хоть для Господа все люди одинаковы и равны, но, как объяснялполковой прелат, имеется в виду, что даже самый низкий простолюдин подвигамиможет завоевать рыцарское звание и стать знатным сеньором. Также простолюдинможет стать архиепископом или даже Папой Римским, может стать профессоромбогословия, все может... но эти не стали. И хрен с ними.

Калика спал, Томас сел, прислонившись спиной к дубу, истрого напомнил себе, что он должен бдить, ибо, как выяснилось, калика повоевалдаже больше, чем он, только не бахвалится. Надо бдить и охранять сонблагочестивого отшельника...

Он очнулся от сухого потрескивания угольков, запаха жареногомяса. Костер уже прогорел, калика любовно поворачивал насаженные на прутикиломти мяса, захваченные из гостиницы, то ли разогревал, то ли поджаривалзаново.

Томас пробормотал виновато:

— Прости...

— Да все хорошо, — ответил калика. — Япосмотрел коней, живучие... Уже отъелись, отоспались. Сказано, гунны. Нашим бынеделю отдыхать... Ты как, готов в дорогу?

— Позавтракать бы, — напомнил Томас.

— Это само собой, — согласился калика. — Тывчера нагулял аппетит, нагулял!

— Тебе бы так нагуливать, — буркнул Томас. Онпошевелился, прислушался, лишь отголоски вчерашней боли, тело избавляется отзверских ушибов ускоренно, видит, что отдыхать не дадут. — А что насчетколдунов?

Калика посмотрел на него удивленно:

— Каких?

— Ты с кем-то дрался на турнире, — напомнил Томас.

— А-а-а... не на турнире, а во время турнира. Этотолько простой народ думает, что самое интересное — на сцене. На сцене толькото, что показывают, а за сценой — что на самом деле. Я кое-что ощутил еще водворце Гаконда... Он не догадывается, что дело куда серьезнее. И опаснее.

Томас насторожился, прутик с кусочком мяса замер в его руке.

— Что там?

— Темное колдовство, — сказал Олегбуднично. — Правда, неявное, ему мешал архиепископ. Но на турнир ни одинсвященник не пришел, вот там-то и...

Он вгрызся крепкими зубами в истекающее соком мясо, застоналот удовольствия. Пальцы заблестели от жира, он причмокивал от удовольствия,мол, язычнику можно чревоугодничать, ему ничего не будет, языческие боги самине прочь пожрать вволю, выхлестать бочонки вина, а потом еще и подгрести подсебя бабу. А нет бабы — сойдет и любая животина. Вот Зевс даже рыбами ипернатым миром не брезговал.

— И что? — спросил Томас.

— А ничо, — ответил Олег с набитым ртом. —Ничо у них не получилось. Хотя пытались, пытались... Но вот что не зело борзо,так это совпадение.

— Какое?

— А никакой магии и близко не было, — ответилОлег, — пока ты не переговорил с Гакондом. Да и то не сразу. Сдается мне,дело нечистое...

Томас сказал раздраженно:

— Конечно, нечистое, магия! Но мы при чем?

— А при том, что тобой заинтересовались только тогда, каккороль выписал тебе грамоту на все те земли, откуда идет Черная Язва. До этоготы ну никого не интересовал!.. Я и сейчас не понимаю, кого ты могзаинтересовать... на мой взгляд, ты совсем неинтересное существо, но поди ж ты,нашлись такие...

Он обгрызал косточку, затем раздались мощный хруст иужасающее сопение, это калика перекусил берцовую кость и высасывал костныймозг. Томас поморщился, даже огляделся украдкой, не видит ли кто из приличных,что он рядом с человеком, который ведет себя так непосредственно, чтосвойственно только животным и простолюдинам.

— Знаешь ли, — сказал он высокомерно, — нетебе судить о моей интересности. Впрочем, ты можешь судить тоже, никто незапрещает, но у благородных людей несколько другие критерии интересности.

Олег сказал хладнокровно:

— Мне благородными не показались.

— Их могли послать благородные, — сказал Томасстрого.

— Благородные? — переспросил Олег. — Ах да,ты о родословной...

Он швырнул мелкие остатки кости в кусты, поднялся. Томаспоспешил встать тоже, непозволительно, чтобы простолюдин оказывался крепче ивыносливее, шагнул к коням, тяжелые седла устроились под деревом, по нимползают муравьи, а проворные паучки уже пытаются строить ловчие гнезда для мух.

День за днем ехали между холмами и по долинам, дорога частоныряла в лес, Олег обычно брал в руки лук и внимательно осматривался, ноздрираздуваются, как у волка, все слышит и чует, Томас поначалу вообще не снималдоспехи, а когда дорога шла через лес, еще и надевал шлем, даже опускалзабрало, потом махнул рукой, кто станет нападать на двух мужчин, и буквально втот же день за спиной шелестнуло, посыпались срезанные листочки. Длинная стрелавонзилась чуть ниже шеи.

Еще две стрелы звякнули по панцирю. Он заорал больше отоскорбления и неожиданности, чем от жгучей боли, и, выхватив меч, ринулся в тусторону, откуда прилетели стрелы. В кустах затрещало, дважды мелькнули фигуры взеленом, дальше их скрыл бурелом, через который не проберется и белка.

Выругавшись, он вернулся, Олег исчез, Томас попыталсядостать застрявшую стрелу, он чувствовал, что ранен серьезно, но еще большедергался от чувства вины перед каликой, предупреждавшим же...

Через четверть часа кусты затрещали, на дорогу выметнулсяхрапящий конь, Олег спросил с беспокойством:

— Как ты?

— Царапина, — сказал Томас виновато. — Как япосле подвигов в Сарацинии совсем потерял бдительность? Мол, в родной стране...Кто стрелял?

— Разбойники, — буркнул Олег. — Кто ж еще.Догнать не удалось, они в лесу бегают быстрее. Да и завалы везде, коряги...Ого, ничего себе царапина! Если наконечник зазубренный...

— Зазубренный, — подтвердил Томас снеловкостью. — Я уже пробовал тащить.

Пришлось у ближайшего ручья устроить привал, Олег промылрану, наложил живицу с ближайшей березы, плотно замотал шею чистой тряпицей.Томас раздраженно потрогал повязку.