прошлые дни. Теперь уже он мог съесть больше, чем обычно подавали ему на обед, и уже говорил уверенно о том, что сможет поехать в Кобленц всего через 24 часа.

– Есть одна вещь, – сказал он, и в голосе его опять послышалась всё та же тревога, которая так не понравилась отцу Грегори, – о которой я хотел попросить тебя, мой дорогой Грегори. Пожалуйста, – продолжал он, – положив свою руку на плечо друга с целью предотвратить любые возражения, – не спрашивай меня о том, зачем или почему я хочу, чтобы ты сделал то, о чем я тебя сейчас попрошу. Я еще не в состоянии объяснить тебе всё как полагается. Иначе у меня может опять начаться приступ, к тому же это сведет на нет всё то добро, что ты сделал для меня, только приехав сюда. Единственное, что я могу тебе сейчас обещать, так это то, что выполнив мою просьбу, ты ничем не рискуешь, а Браун завтра покажет тебе, что от тебя требуется. Мы просто отложим на некоторое время все разговоры на эту тему…, подождем… О, нет, больше я ничего не могу тебе рассказать. Не возражаешь, если мы позовем Брауна?

– Хорошо, – ответил отец Грегори, направляясь к двери. Я не буду спрашивать тебя ни о чем до тех пор, пока ты не будешь сам готов говорить на эту тему. В том случае, если то, что ты просишь у меня, является настолько простым, насколько ты пытаешься это представить, я охотно пойду тебе на встречу и завтра утром, первым-наперво, выполню твою просьбу.

– А ведь я знал, что ты так мне ответишь, мой дорогой Грегори. Я был до глубины души уверен в том, что на тебя можно положиться. Как же я благодарен тебе за всё, что ты для меня делаешь, даже не могу выразить этого словами. А вот и Браун. – Браун, пойди сюда, на пару слов.

– Ну что, пожалуй, я пошел. – прервал его отец Грегори.

– Да нет же, погоди! Где там Браун. А, вот он. Браун, первое, что тебе нужно сделать завтра утром (я знаю, Грегори ты не будешь возражать, если это придется сделать рано по утру). Ты, завтра, берешь святого отца и ведешь… – ты знаешь куда (Браун подтверждает кивком головы, что всё понял правильно. При этом он выглядит очень серьезным и готовым выполнить любое поручение). Там вы вместе поставите ту плиту на прежнее место. Тебе там нечего бояться. Та тварь абсолютно не опасна днем. Сам знаешь, я о чем. Плита лежит на ступеньках, ты знаешь где, – там, где мы её оставили (было видно, что у Брауна пересохло в горле. Он с трудом попробовал сглотнуть слюну раз или два и, так и не сумев произнести ни слова, молча кивнул головой.). В общем…, пожалуй, – теперь всё. Да, вот еще что, мой дорогой Грегори. Если ты проявишь мужество, и не будешь пытаться выведать у Брауна то, для чего всё это – я буду перед тобой в огромном долгу. Самое позднее завтра вечером, если все пойдет как надо, я смогу, на что я очень надеюсь, рассказать тебе всю историю с самого начала до конца. Ну, а сейчас, я хотел бы пожелать тебе доброй ночи. Браун останется со мной…, он всегда ночует у меня… А, вот еще, лучше бы ты запер мою дверь снаружи на ночь. Также не забудь закрыть и свою. Они…, им это здесь нравится, шляться по ночам, людишкам местным, так будет лучше. Теперь всё, спокойной ночи, до завтра.

После этого разговора они расстались. Кстати будет сказать, если в эту ночь отцу Грегори и случалось просыпаться раз или два от того, что ему показалось будто кто-то скребется в его закрытую дверь, так такого, спокойный и выдержанный человек, неожиданно оказавшийся в незнакомой гостинице да еще к тому же с головой окунувшийся в пропитанную мистикой историю, мог со всей уверенностью ожидать.

Он проснулся с первыми лучами солнца и вскоре Браун уже был у него. Ему совершенно было невдомек, об оказании какой услуги вчера вечером с ним говорил господин Сомертон. Тем не менее, поручение оказалось совсем не сложным и не опасным, и поэтому за какие-то полчаса после того, как они с Брауном покинули гостиницу, он уже всё сделал. Впрочем, о том задании, о котором так настойчиво просил его друг, я пока не буду рассказывать.

Этим же утром, только немногим позже, господин Сомертон почти без посторонней помощи уже был в состоянии покинуть Штайнфилд. А вечером того же дня, я не могу с уверенностью сказать где, может быть, в Кобленце или на каком-нибудь полустанке во время их путешествия, он в присутствии Брауна рассказал то что с ним приключилось, как и обещал. При этом, какая часть из этого рассказа была Брауном действительно понята, он вряд ли сам скажет, да и я не могу этого знать.

III

Вот та история, которую рассказал господин Сомертон:

– Вам вряд ли придет такое в голову, да, да, я говорю про вас обоих, что эту поездку я предпринял с целью найти какие-нибудь артефакты, имеющие связь с древними витражами из часовни лорда Д… Причем начало тому исследованию, которое я решил провести самостоятельно, положил отрывок из старинной книги. Его я и хочу сейчас прочесть.

В подтверждение своих слов господин Сомертон прочитал то место из книги, с которым мы уже знакомы.

– Во время своего второго визита в часовню, – продолжал он, – я решил срисовать и записать каждую цифру, букву, царапину, оставленную стеклорезом на стекле, даже те знаки, которые появились там явно случайно. Первым делом я решил взяться за свитки с надписями. Я нисколько не сомневался в том, что первая фраза на том свитке, который Иов держал в своей руке: – «Вот место, где спрятано золото» – так или иначе, имеет отношение к сокровищу. Поэтому уже с большей уверенностью я взялся за следующие слова, которые были написаны на свитке Святого Иоанна: – «На их одежде надписи, которые никто не может прочитать». Естественно, вам захочется спросить, а не было ли каких-нибудь изречений на мантиях, в которые были облачены нарисованные фигуры? Я ничего не видел – мантии всех троих были оторочены широкой черной кромкой, которая очень сильно выделялась и выглядела довольно аляповато на витраже. Я был в полном замешательстве, меня ни на секунду не покидала мысль – вот, передо мной эти сокровища, осталось только их взять, но из-за того, что