Когда я проснулась, солнце уже высоко светило в небе, по всей видимости был полдень, а Зверь уже хозяйничал в домике, убирая из печи истлевшие ветки, чтобы положить новые и развести огонь, отчего дом тут же наполнился сказочным ароматом смолы и особенным теплом, которое всегда так дорого, долгими зимними вечерами.

— Выспалась? — улыбнулся он мне, широко и невероятно обаятельно, так, что я не смогла сдержать улыбки в ответ, вдруг подумав о том, что на самом деле Зверь был настоящим красавцем! Пусть слишком необычным, чтобы люди могли увидеть это за собственным страхом, но все-таки красавцем!

— Хочешь рыбы?

Я кивнула, видя, как он буквально засиял от восторга и радости, заставляя меня в очередной раз внутренне удивиться и даже умилиться его реакции на простое общение, которое было для него чем-то совершенно волшебным и восхитительным.

— В озере ее полно. Скоро вернусь!

Я уже не вздрагивала и не пугалась того, насколько резко и молниеносно он поднялся, застыв на секунду у печи в полусогнутом состоянии, но вместо того, что выйти на улицу, сделал поспешный шаг ко мне, целуя в губы осторожно и как-то собранно, словно хотел понять, как я отреагирую на это его прикосновение сейчас, и всеми силами прислушивался ко мне.

А я поцеловала его в ответ, кожей ощущая его невообразимую радость, что делала Зверя похожим на ребенка. Чистого, светлого, в чем-то по-прежнему наивного, который радуется всей душой даже легкому поцелую в ответ, отчего его глаза становятся похожими на бескрайнюю гладь океана, залитого солнечным светом, когда волны кажутся золотыми и излучают тепло.

— Ты пробовал когда-нибудь жареную рыбу? Или, приготовленную на огне?

Зверь покачал головой, улыбаясь в предвкушении чего-то нового и еще неизведанного, а я думала о том, что, как он открывал мне свой мир, так и я хотела показать ему, что в мире людей есть что-то хорошее и приятное, что, возможно, сможет ему понравиться, хотя бы немного.

На самом деле за эту неделю, пока наши раны постепенно залечивались с помощью его необыкновенной крови и некоторых трав, которые Зверь приносил из леса, запаривая в кипяченой воде, я готовила — варила каши, делала куличи и лепешки, томила мясо. Собирала на маленький низкий столик, за которым приходилось сидеть на полу, чтобы он был впору, и обязательно ставила тарелку для Зверя.

Первое время он отказывался.

Говорил, что не голоден.

И я понимала, что, привыкший к совершенно другой жизни, ему было проще перекусить в лесу, поймав того, кто станет его ужином или обедом, а потому не могла корить его за отказ.

Но в один из дней, на предложение попробовать сладкую кашу с медом и засушенными яркими ягодами, которые Зверь принес вместе с некоторыми специями, мукой и солью, он неожиданно согласился, присев на пол рядом, скованный и напряженный.

Все это ему было чуждо и ново. Тарелки, ложки.

Он смотрел на них так, словно ждал, что утварь начнет двигаться, уползать или верещать, если только он коснется их.

Зверь явно чувствовал себя неловко, но как же трогало за сердце то, что ради меня он решился даже на это, когда проговорил приглушенно:

— Я не умею пользоваться всем этим. Тебе придется показать мне…

И я показывала, с улыбкой и трепетом в душе наблюдая, как он искренне пытается делать все, как нужно, даже если сначала у него ничего не получалось, и обе ложки были сломаны.

Тогда я поняла, что поступаю эгоистично, пытаясь заставить его делать то, что привыкли делать люди, когда он вовсе не был человеком. Что я снова ломаю его представление и мирный уклад жизни, который до меня тек совсем по-иному.

Поэтому отказалась от ложек и старалась готовить еду так, чтобы ее можно было есть руками.

Не все Зверю нравилось. Например, мясо он ел только сырым, но из тарелки, куда я резала его небольшими кусочками, не содрогаясь от его предпочтений и постепенно привыкая к новому укладу жизни. А вот каши и лепешки пришлись ему по вкусу, как и пирожки.

— Скоро приду.

Зверь поцеловал меня еще раз, явно не горя желанием покидать стены домика, что я отчетливо видела в его солнечных глазах, как и то, что он снова возбуждается, в этот раз не одевая на себя брюк из кожи.

А вот я поспешила одеться, как только он ушел, не поборов свое смущение настолько, чтобы ходить перед ним обнаженной, зная заранее, что много времени Зверю не потребуется, чтобы раздобыть рыбы. Он и с охоты всегда возвращался быстро и приносил уже разделанное мясо, словно понимал, что я не смогу вынести вида растерзанного животного в доме.

Его забота была настоящей. Теплой. Искренней.

Без громких слов, без обещаний звезд с неба, без глупых подарков, он делал каждый день моей никчемной жизни легким и уютным, ни в чем не упрекая и словно находя особое очарование и радость в том, что теперь заботился обо мне.

Вот и сейчас рыба была уже почищена и выпотрошена, когда Зверь вошел в дом, аккуратно положив на столик с десяток рыбин разной величины от небольшой, размером с мою ладонь, до огромных, которые едва помещались на столе.

— Эта самая вкусная, — Зверь протянул мне как раз одну из больших, быстрым взглядом окидывая меня и то, что я уже успела одеться.

— Отлично! Тогда с нее и начнем!

Зверь редко оставался в доме. По крайней мере, до сегодняшнего дня, когда мы впервые уснули в одной постели.

И думая об этом сейчас, я снова начинала краснеть, чувствуя его взгляд на себе — горячий, исследующий, манящий, — хотя я не делала ничего особенно, а просто резала рыбу на куски, чтобы затем нанизать их на несколько прутьев и подвесить над огнем.

Я до сих пор не могла до конца понять, как это происходит?

Как он может чувствовать мои эмоции, зачастую даже раньше того, как я сама понимала, что именно терзает меня изнутри.

Как не могла понять, как при своей силе, мощи и этом огромном мускулистом теле, Зверь мог передвигаться настолько быстро, грациозно и совершенно бесшумно, и в этот раз не сразу понимая, что он оказался рядом, опаляя жаром кожи и ароматом своего тела.

— Хочу тебя, слышишь? — прошептал он, склоняясь так, что уткнулся лицом в мой затылок, вдыхая запах волос, и касаясь горячим возбужденным телом обнаженной спины. — Постоянно хочу тебя…

И я бы не сказала, что это было откровением для меня.

Ведь Зверь никогда не скрывал своих эмоций, даже если никогда не говорил о них вслух, особенно так трепетно и чувственно, как сейчас, я судорожно выдохнула, растерянно глядя перед собой и ощущая предательскую дрожь на коже, которой он касался.

— Смотрю на тебя и ничего не могу с собой поделать. Ты словно заколдовала…

Одним движением ладоней Зверь избавился от платья, которое упало с плеч на пол.

Он коснулся губами затылка, опершись руками по обе стороны от меня, и отрезая все пути к бегству, в этот раз не торопясь схватить и утащить на лежанку, словно познал особое удовольствие в испытании своей выдержки, которая всегда держалась на тонкой волосинке.