После всех этих приключений Лео ещё не восстановился, и усталость то и дело тянет мышцы, туманит разум, а разум ему сейчас нужен ясным. Ночью они с Настей сквозь сон поделились друг с другом своими приключениями. И если Лео в состоянии полудрёмы просто торчал в кристалле и с этим более менее всё ясно, то ситуация с агентом Яд требовала ответных действий.

А Лео вместо того, чтобы думать об этом, думает о Насте, о ней в его руках, о ней под ним, просто о ней в любой форме и виде.

Он садится напротив Насти, всматривается в её такое красивое лицо, воспоминание о котором скрашивало ему заточение в кристалле.

Она поднимает на него взгляд, и в её шоколадных глазах Лео не видит ни капли нежности. Его сердце сковывает льдом, и Лео не знает, что с этим делать, что ему вообще делать со своей внезапно ставшей странной и непонятной жизнью.

И в момент этой ужасающей его растерянности даже сигнал о взломе защитной системы дома кажется Лео благодатью, способной отвлечь от страшной мысли, что Настя никогда его не полюбит.

Почему своих тараканов дрессировать настолько трудно? И вроде понимаешь, что они обнаглели, а разогнать этот цирк с комплексами не получается.

Демон, архисоветник, спортсмен, наконец, просто красавец мне собственноручно блинчики печёт, а я вместо того наслаждения этим, вкусом, свободой и тем что, как ни странно, жива, мучаюсь. Ну не дура ли?

В одних трусах и фартуке Лео выглядит просто изумительно: так по-домашнему, мило и в то же время мощно благодаря скульптурности тела.

А я обстоятельно так мучаюсь, до холода внутри, до потери вкусовых ощущений, до…

Мне так плохо, что голова болит.

А Лео… какой-то несчастный, когда садится напротив меня.

Неловко получилось с вопросом о «понравилось».

В целом полно неловкостей.

И я против воли жду, когда он скажет «нам надо поговорить» и чего-нибудь подобное, чтобы выставить меня из своей жизни.

И это после предложения руки и сердца!

Понимаю, ненормально так маниакально ожидать подвоха, но справиться с этим не получается.

Возможно, мне надо больше времени.

Больше доказательств моей значимости для Лео.

Убедиться, что… что я смогу нормально пережить завершение отношений, что этот разрыв меня не уничтожит.

Вот так я сижу за деревянным столом над тарелкой с блинами и сердечком из соуса. Напротив меня пусть очень рогатый, но самый красивый мужчина из всех виденных в жизни (и от взгляда которого сердце обмирает), а внутри полный раздрай и паника. Нужно от этого отвлечься, дать себе остыть.

А Вселенная будто слышит мой перепуганный запрос: врубается мерный звуковой сигнал, и Лео поднимается, избавляя меня от своего проникновенного взгляда.

– Пиум-пиум-пиум, – сигналит что-то в глубине квартиры. Я провожаю уходящего по коридору Лео взглядом. Он слишком хорош, чтобы быть настоящим, чтобы кому-то принадлежать.

Вздохнув, отправляюсь за ним.

Через коридоры – в светлый кабинет. Добротная деревянная мебель, современная техника – ни за что не скажешь, что мы в магическом мире. Больше похоже на хай-тек кабинет какого-нибудь земного миллиардера.

Усевшись в яйцеобразное кресло, Лео включает монитор. Выставляет ногу и, не глядя на меня, жестом предлагает сесть на колено. И я сажусь, попадая в ауру его тепла и уютных ароматов хвои и блинчиков. Сильная рука охватывает талию, и по коже расползаются горячие мурашки.

Несколько мгновений я не в состоянии думать ни о чём, кроме этой руки, её силе и нежности, вчерашних прикосновений.

Через пару кликов мышкой пищание сигнализации прекращается, Лео мельком оглядывает схему-план дома с мерцающими блоками. Переключается, и в рамке новой программы появляется Гатанас Аведдин.

– Доброе утро, – он вежливо улыбается. – Извините за беспокойство, но нам необходимо встретиться.

Лео хмуро смотрит на белорогого коллегу. Тот, надо сказать, выглядит невыспавшимся и старше своих и так немолодых лет. Похоже, ночь у него выдалась тяжёлая.

– Можно мне войти? – интересуется Гатанас всё с той же предельно вежливой улыбкой.

Лео вытаскивает из ящика стола беспроводные раздельные наушники. Себе надевает наушник с микрофоном, а мне протягивает простую капельку в ухо. Щёлкает у себя выключателем и холодно интересуется:

– Зачем?

– Пора выполнять обязанности архисоветника, дорогой Леонхашарт, – интонации у Гатанаса насмешливые, но взгляд холодно-серьёзный. – И обсудить кое-что личное. Наедине.

Он не угрожал, не предупредил, что поговорить с ним сейчас в наших интересах, но именно такое чувство остаётся после его слов: предчувствие беды и понимание, что в случае отказа условия разговора станут другими.

Кошусь на Лео. Он хмур, и рука на моей талии напряжена.

– Хорошо, – соглашается он сурово. – Но вам придётся подождать.

– Ничего страшного. – Гатанас приподнимает руку с перекинутым через неё чехлом для одежды. – Я тут принёс кое-что из вещей для Анастасии.

– В этом нет необходимости, – резко отзывается Лео и сворачивает программу, показывающую Гатанаса. Бросает на стол наушник с микрофоном и тянется к моему.

Тёплые пальцы нежно очерчивают ухо, прежде чем вытащить удобную каплю динамика. От этих лёгких касаний меня опять охватывают мурашки. Лео продолжает поглаживать моё ухо, смотрит на меня. Слишком интимно.

– Ты такая красивая…

– Ты тоже ничего, – брякаю я и вздыхаю, продолжаю нормально: – Ты очень красивый демон.

– А рога? Рога тебя не смущают?.. Нравятся?

Кажется, кто-то напрашивается на комплимент. Но я ему немного задолжала, поэтому признаюсь:

– Привыкла уже. Нахожу их очень удобными. В некоторых случаях.

Смеясь, Лео выворачивает голову и прижимается скулой к моему плечу, умудряясь при этом не боднуть. Быстро целует в щёку и подхватывает на руки.

Успеваю только ойкнуть и обхватить горячую шею Лео. Удивительно, но он совсем не напрягается, неся меня по коридорам.

– Свет, – приказывает, входя в одну из комнат, и под потолком вспыхивает россыпь мелких светильников.

Лео ставит меня перед зеркальными раздвижными дверями, расталкивает две створки в стороны, открывая висящие на вешалках платья, штаны и джинсы, рубашки, майки, блузки…

– Чьё это? – выдыхаю я. – Твоей мамы?

– Твоё. Для тебя заказал, – неожиданно смущённо признаётся Лео и отступает к другой створке. – А тут бельё. Всякое. Надеюсь, что-нибудь понравится.

Кажется, я не могу вдохнуть. Кажется, сердце раздулось в груди и сейчас взорвётся. Ряды одежды скрываются за пеленой резко навернувшихся слёз. Так обо мне ещё никто никогда не заботился.