Страхи накатывают, душат чередой бесконечных острых воспоминаний: я делаю уроки в подъезде, чтобы не мешать маме. Забытые дни рождения. Не оценённые достижения. Походы на кружки по темноте в дождь и снег, чтобы не мешать ей дома. Несколько девчонок в классе объявляют бойкот «дочке шалавы», потому что мама замутила с отцом одной из них, и пусть я быстро с этим разобралась, но, но... Череда «пап» из которых надо тянуть деньги. Бесчисленные праздники и мои выступления, на которые никто не приходил. Попытки залезть мне под юбку, заканчивающиеся оскорблениями после отказов. И внезапная тяжесть серебряного помолвочного кольца в тот момент, когда я выслушивала, что маме невозможно отказать и один раз не считается, и… Воспоминания сыплются, как из рога изобилия, их слишком-слишком много. Хочется бежать. Это желание сводит с ума, я просто не могу дышать.

Бесшумно закрываю за собой дверь спальни. Огромная слишком роскошная для меня квартира подсвечена светодиодами. Куда бежать? Можно ли убежать от себя?

Комнат так много, но я не нахожу в них места для себя. Все эти диваны, столики, кабинеты, спальни – вроде полно места, а нигде не спрячешься, не запрёшься. И входная дверь тоже заперта. Да и куда идти, если меня считают беглой?

В ванной, в ванной можно запереться!

Ворвавшись туда, включив свет, запираю дверь и прижимаюсь к ней. Сердце готово выскочить из груди. Отступаю от двери. Слёзы текут. Ничего не могу с собой поделать. Тут валяется броня Лео, мои сапоги, платье, бельё… Бросившись к одежде, начинаю судорожно её напяливать. Зеркало безжалостно показывает, как неловко я двигаюсь из-за всех этих нервов, ещё и ссадина на щеке, и слёзы. Но я так боюсь, что меня выгонят, особенно теперь. После того как я ненадолго доверилась, это намного больнее. И даже если Лео достаточно благороден, чтобы меня не бросать, охлаждение чувств я увижу, и осознание этого будет ранить постоянно.

Даже когда мои собственные угаснут, это продолжит мучить, напоминать, что я недостаточно хороша для любви.

Как же бесит эта слабость! Зависимость от чужих чувств!

В ярости отхожу от зеркала и ударяю стену основаниями кулаков. Физическая боль обжигает слегка. Ударяю ещё раз.

Дёргается ручка двери.

– Настя?! – кажется, Лео встревожен. – Ты в порядке?

Ноющие руки прижаты к холодной стене, я утыкаюсь в неё лбом:

– Да. Лео, приготовь, пожалуйста, завтрак.

Он молчит. Собирается послать?

– Что ты хочешь? – интонации странные.

Так кажется из-за того, что нас разделяет дверь?

Или его отношение изменилось в худшую сторону?

Или я просто накручиваю себя?

– Блинчики с мясом и сметаной! – кричу в ответ.

Пусть занимается. Ну, или шлёт меня сразу с такими запросами, зато честно и понятно, и не придётся ждать расставания, и не привыкну к нему сильнее за время вместе.

– Хорошо, попробую организовать… ты… в порядке?

– Да, в полном, люблю утром одна мыться. Иди.

Молчание.

Молчание.

Молчание…

– Хорошо, Настя. Но если понадоблюсь – зови.

Выдыхаю: кажется, прямо сейчас выставлять меня из своей жизни Лео не собирается.

Развернувшись, сползаю по холодной стене. Закрываю лицо руками.

Ну зачем я это всё начала? Зачем привязываюсь? Зачем позволяю себе к нему привыкать? Ведь от этого только хуже! Один перевод наших отношений в совместные меняет всё!

***

Леонхашарту тревожно. И дело не только в том, что в Нараке творится непонятно что, он опять едва не устроил мировую катастрофу и не понимает, что с его магией, почему всё ощущается как-то иначе.

Больше всего Лео беспокоит Настя.

Всё ли ей понравилось? Как себя чувствует? Приняла, наконец, его ухаживания, и можно уже выдохнуть, или совместная ночь лишь порыв благодарности?

– Это безумие, полное безумие, – шепчет Лео, закручивая золотистый рассыпчатый фарш в тонкий блин.

По кухне он носится в трусах и фартуке, пару раз брызнул раскалённым маслом на кожу, но не останавливается – некогда останавливаться! Ещё и сметаны нет, а заказать никак: стоит снять усиленную защиту – и на них обрушатся все проблемы мира. Посыплются звонки, срочные сообщения. Может, внизу армия собралась и готова взять дом штурмом. Откроешь дверь – придётся со всем этим разбираться.

Глупо оттягивать неизбежную встречу с проблемами. А Лео оттягивает, чтобы у него с Настей было это утро вместе, возможность поговорить спокойно и откровенно.

Он принимается за следующий блин, а сковородка шкварчит, ожидая уже начинённые для финальной обжарки.

Появление Насти Лео ощущает всем своим почти обнажённым телом, и от прокатившегося по телу жара волоски становятся дыбом. Кстати фартук надет, весьма кстати. Лео разворачивается:

– Доброе утро.

Сердце у него стучит где-то не на месте и слишком часто. Он оглядывает кутающуюся в его махровый халат Настю. Она хороша, несмотря на ссадину, и… холодна.

– Доброе. – Настя подтягивает слишком длинные полы и садится за стол. – У тебя масло не перегреется?

Спохватившись, Лео выкладывает начинённые блины на сковороду. Это помогает ему немного успокоиться и собраться с мыслями.

Ему бы очень пригодился совет мамы или отца о девушках, но родителей нет, и сейчас их отсутствие, невозможность поговорить о таком важном и личном ощущается острее.

Со сковороды Лео выкладывает блины на плоскую стеклянную тарелку и вынимает из микроволновки плошку с розовым соусом. Тот как раз достаточно постоял после разморозки. Не сметана, но нечто похожее, чуть пряное. Из тонкой полоски блина Лео формирует сердечко и заполняет его соусом.

Отставив плошку, оглядывает своё творение, тихо вздыхает и вместе с тарелкой разворачивается к Насте. Ставит завтрак перед ней:

– Ты выйдешь за меня замуж?

Глядя на соусное сердечко, Настя сцепляет пальцы:

– Не… не знаю.

Сердце Лео застывает. «Хотя бы не нет», – утешает он себя, но это как-то не очень помогает. Вопрос срывается прежде, чем Лео это осознаёт:

– Тебе не понравилось?

– О, нет. – Настя неловко взмахивает руками. – В смысле понравилось, но нет, дело не в этом. Просто… э… всё слишком внезапно. Э… я не хочу торопиться. Это… Хм… Спасибо, выглядит очень аппетитно. А вилку можно?

Вздохнув, Лео достаёт нож и вилку, кладёт рядом с тарелкой.

Ему совсем не нравится, задевает, что Настя выглядит такой… отстранённой и явно сожалеющей о случившемся.

«Рано я обрадовался», – он разворачивается и без изысков накладывает себе блины и фарш. Поводит занывшим от неудачного движения плечом, на которое вчера грохнулась стальная балка и каким-то чудом не переломала всё.