Но только в середине мал Филип сам стал искать сближения с Эмбер.

Однажды утром, когда Эмбер ожидала, пока оседлают ее маленькую симпатичную лошадку золотистой масти, она услышала за спиной его голос:

– О, доброе утречко, ваша светлость! Вы решили выехать так рано? – Он делал вид, что удивлен, но она-то сразу поняла, что Филип специально искал встречи.

– Доброе утро, Филип! Да, хочу прокатиться по майской росе. Говорят, это наилучшее снадобье для кожи женского лица – майская роса.

Филип покраснел, улыбнулся ей и стал нервно постукивать шляпой по колену.

– Вашей светлости и не требуется никакого снадобья.

– Какой же вы дамский угодник, Филип.

Она взглянула на него из-под широких полей шляпы и чуть улыбнулась. «Он, сам того не желая, влюбляется в меня», – подумала она.

Теперь лошадь была оседлана красивым зеленым бархатным седлом с бахромой из золотых кружев. Ее подвели к Эмбер, стоявшей под большим раскидистым ореховым деревом. Эмбер поговорила с ней, потрепала по шее и дала кусок сахару. Подошел Филип помочь ей забраться в седло, она вскочила на лошадь легко и грациозно.

– Мы можем поехать вместе, – предложила она. – Если вы не собираетесь нанести кому-нибудь визит.

Он изобразил удивление:

– О, что вы, нет, я никуда не собирался. Думал покататься в одиночестве. Но я благодарю вас, ваша светлость. Это очень любезно с вашей стороны. Благодарю вас.

Они поскакали по лугу, покрытому густым ковром клевера, и вскоре дом скрылся из виду. Трава была очень влажная, вдалеке пасся скот. Некоторое время оба молчали, но потом Филип весело воскликнул:

– Какое чудесное утро! Почему люди живут в городах, когда есть такая замечательная природа в деревне?

– Почему люди живут в деревне, когда есть города?

Он удивленно взглянул на нее, потом широко улыбнулся, показав ровные белые зубы.

– Но ведь вы не всерьез это сказали, миледи, – или вам не нравится Лайм-парк?

– Переехать в Лайм-парк была не моя идея, а его светлости!

Эмбер сказала это небрежным тоном, но все-таки что-то от презрения и ненависти, которые она испытывала к Рэдклиффу, прозвучало в том, как она это произнесла, потому что Филип ответил быстро, будто защищаясь:

– Мой отец любит Лайм-парк – всегда любил. Он никогда не жил в Лондоне. Его величество Карл I однажды посетил Лайм-парк и сказал, что во всей Англии нет места прекраснее.

– О, это чудесный дом, не сомневаюсь, – согласилась Эмбер, поняв, что задела его фамильную гордость, хотя вообще-то ей это было безразлично, и они поскакали дальше, не разговаривая. Наконец она крикнула ему: – Давайте остановимся ненадолго!

Не ожидая ответа, Эмбер натянула поводья. Но Филип проскакал на несколько ярдов дальше, потом развернулся и медленно возвратился.

– Может быть, лучше не будем спешиваться, ведь вокруг никого нет.

– Ну и что из того? – требовательно воскликнула Эмбер, забавляясь ситуацией и испытывая некоторое нетерпение.

– Ну, видите ли, мадам… его светлость считает, что лучше не спешиваться, когда мы катаемся вместе. Ведь если кто-нибудь увидит, они могут неверно истолковать. Деревенские любят сплетничать.

– Все люди обожают сплетничать, и в деревне, и в городе. Поступайте как хотите. А я сойду.

Она немедленно соскочила, скинула шляпу, к которой были пришпилены две-три свежие красные розы, и встряхнула волосами. Филип глядел на нее, потом, упрямо сжав челюсти, тоже спешился. Он предложил подойти к ручейку, протекавшему неподалеку. Ручей весело шумел, был полноводным, по его берегам рос темно-зеленый тростник и плакучая ива, нижние ветки которой спускались прямо в воду. Сквозь деревья просачивались солнечные лучи и освещали лицо Эмбер: казалось, свет проникает сквозь витражи кафедрального собора. Она чувствовала, что Филип тайком поглядывает на нее. Внезапно Эмбер повернулась и поймала его взгляд. Она медленно улыбнулась, чуть скосив глаза, потом посмотрела прямо ему в лицо смело и дерзко.

– Как выглядела предыдущая жена вашего отца? – спросила она наконец. Она знала, что мать Филипа, первая леди Рэдклифф, умерла при родах. – Она была красивой?

– Да, в какой-то степени, я полагаю. Во всяком случае, на портрете она красива, но она умерла, когда мне было девять лет… я не особенно ее помню. – Он чувствовал себя растерянным наедине с Эмбер, лицо его было смущенным, глаза больше не скрывали того, что он ощущал.

– У нее были еще дети?

– Двое. Они умерли в очень раннем возрасте – от оспы. У меня тоже была оспа… – Он с трудом сглотнул, потом глубоко вздохнул. – Но я остался жив.

– Я рада, что вы выжили, Филип, – тихо произнесла Эмбер, продолжая улыбаться ему чуть насмешливо, но в глазах таилось коварство. Ничто не забавляло ее больше за все прошедшие четыре недели, чем вот такая опасная игра.

Но Филипу, очевидно, было не по себе. Его раздирали два противоположных чувства: желание с одной стороны и сыновний долг – с другой. Он снова заговорил, быстро и совсем на иную тему:

– Как выглядит королевский двор? Говорят, просто великолепно, даже иностранцы удивляются роскоши, в которой живет его величество.

– Да, это так. Очень красиво. Пожалуй, нет на земле места, где было бы так много красивых мужчин и женщин, как при дворе. Когда вы были там в последний раз?

– Два года назад. Я провел несколько месяцев в Лондоне, когда возвращался из путешествия. Тог да во дворец вернули много картин и гобеленов но сейчас, я полагаю, стало еще лучше. Король очень интересуется произведениями искусства. – Он говорил одно, а думал совсем о другом. Глаза были жаркие, напряженные. Когда он сглатывал, она видела движение его адамова яблока, которое перекатывалось по крепкой мужественной шее. – Думаю, нам пора ехать назад, – заявил он неожиданно. – Уже… поздно!

Эмбер пожала плечами, подхватила юбки и пошла сквозь густую траву назад.

Весь следующий день она не видела Филипа: чтобы подразнить его, она сказалась больной – приступ ипохондрии – и обедала и ужинала в своих комнатах. Филип прислал букет роз с маленькой официальной запиской – пожеланием скорейшего выздоровления.

Когда Эмбер вышла утром следующего дня к конюшням, она надеялась встретить его там, ожидающего ее, подобно школьнику, который, стоя за углом, рассчитывает, что его милая пройдет именно здесь. Но Филипа нигде не было, и Эмбер на мгновение рассердилась, так как считала, что он уже сражен ею наповал. Она предвкушала волнение следующей встречи; она поскакала на лошади в одиночестве и в том же направлении, куда они ездили два дня назад. Через несколько секунд она полностью позабыла о Филипе Мортимере и его отце – последнего, правда, труднее было выбросить из головы – и погрузилась в воспоминания о Брюсе Карлтоне