Брюс был в плавании уже почти шесть месяцев, он снова вырвался из ее рук. Это было похоже на приятный сон, который явственно помнишь лишь утром, но он совершенно исчезает из памяти к полудню. Эмбер могла вспомнить многое: странный серо-зеленый цвет его глаз; линию рта, которая всегда говорила ей больше, чем слова, о том, что , он думает о ее поступках; его спокойствие, в котором таились и обещание любви, и угроза сдерживаемого гнева. Она могла вспомнить моменты их близости, и всякий раз эти воспоминания вызывали у нее головокружение. Эмбер остро и болезненно жаждала его поцелуев, его ласкающих рук, но все равно Брюс казался ей наполовину придуманным человеком, и сейчас память о нем была слабым утешением. Даже Сьюзен, как надеялась Эмбер, не сделала Брюса более близким и реальным для нее.

Эмбер настолько увлеклась своими мыслями, что, когда ее лошадь внезапно испуганно рванулась, она натянула поводья, но все-таки не удержалась и перелетела через голову лошади. Придя в себя и оглянувшись, чтобы понять, что так – напугало лошадь, она увидела Филипа: его лицо покраснело, глаза были виноватыми. Он сидел верхом на своем коне возле трех стройных тополей, выросших в центре луга. Он сразу же начал извиняться, что напугал ее.

– О ваша светлость! Простите меня великодушно. Я… отнюдь не хотел испугать вас. Я просто остановился на минутку полюбоваться чудесным утром и тут увидел вас… поэтому я подождал. – Он говорил столь серьезно, что Эмбер поняла – он лжет. Просто не хотел, чтобы отец видел, как они уезжают вместе.

Эмбер уселась поудобнее и добродушно рассмеялась:

– О Филип! Так это вы всему виной! Я как раз думала о вас!

Его глаза засияли при этих словах, но она не дала ему заговорить, зная, что, кроме глупостей, она ничего не услышит.

– Поехали! Давайте наперегонки до ручья!

Он победил в скачке. Когда Эмбер соскочила с седла, он сразу спешился, на этот раз без споров и колебаний.

– Как прекрасна Англия в мае! – воскликнула она. – Можете вы себе представить, чтобы кто-то захотел уехать в Америку?

– Нет, конечно, – согласился он, пораженный. – Не могу.

– Пожалуй, я сяду. Расстелите для меня ваш плащ, Филип, чтобы я не испачкала платье. – Она оглянулась в поисках места поудобнее. – Вот под этим деревом, пожалуйста.

Филип с галантным видом скинул длинный плащ и положил его на мокрую траву. Эмбер легко опустилась, опершись спиной о красивую березу, вытянув перед собой ноги и скрестив щиколотки. Рядом она бросила шляпу.

– Ну, Филип? И долго вы будете вот так стоять? Садитесь… – Она указала на место рядом с собой.

Он заколебался:

– Но… я… – Потом неожиданно набрался смелости: – Благодарю, ваша светлость; – и сел лицом к ней, положив руки на согнутые колени.

Но чтобы не смотреть на нее, он уставился на пчелу, усердно перелетавшую с цветка на цветок, лаская поверхность каждого и застывая, чтобы слизнуть весь нектар до последней капли. Эмбер начала рассеянно собирать маргаритки, обильно росшие вокруг, и бросать их одну за другой на колени, пока не скопилась горка.

– Вы знаете, – произнес наконец Филип, теперь он глядел ей прямо в глаза, – ведь совсем не похоже, что вы моя мачеха. Я не могу заставить себя поверить в это – как бы я ни старался. Интересно, почему это? – Он, казалось, действительно был озадачен и растерян и выглядел почти комично.

– Может быть, – произнесла Эмбер лениво, – вы просто не хотите?

Она начала сплетать маргаритки в венок, чтобы надеть на голову, протыкая стебельки острым ногтем и плотно подгоняя один цветок к другому.

Он молча обдумывал ее ответ. Потом неожиданно выпалил:

– Как случилось, что вы вышли замуж за отца?

Эмбер опустила глаза, будто сосредоточившись на своей работе. Она слегка пожала плечами:

– Ему были нужны мои деньги, а мне – его дворянский титул. – Когда она подняла глаза, то заметила, что Филип нахмурился. – В чем дело, Филип? А разве все браки – это не сделка? У меня есть это, у тебя – другое, поэтому и женятся. Вот поэтому и вы женились на Дженни, разве не так?

– О да, конечно. Но отец, он замечательный человек, вы и сами знаете. – Он пытался убедить себя в большей степени, чем ее, и напряженным взглядом посмотрел на Эмбер.

– О да, замечательный, – саркастически согласилась она.

– И очень вас любит.

Она грубо и откровенно рассмеялась при этих словах.

– Какого черта, откуда вы это взяли?

– Он сам мне сказал.

– Он сказал, чтобы вы держались от меня подальше?

– Нет, но я должен, то есть… я не должен. Мне не надо было приходить сегодня. – Он поспешно произнес последние слова и отвернулся. Вдруг он начал подниматься. Она протянула руку, взяла его за запястье и чуть потянула к. себе.

– А почему вы должны держаться от меня подальше, Филип? – прошептала Эмбер.

Филип поглядел на нее сверху вниз, стоя на одном колене. Он слегка задыхался.

– Потому что я… потому что так надо! Пожалуй, я поеду обратно, пока я…

– Пока вы – что? – Солнечные лучи, просеянные сквозь листву, освещали лицо и шею Эмбер. Губы были чуть влажные и полураскрытые, блестели белые зубы, янтарные глаза глядели на Филипа завораживающе. – Филип, чего вы боитесь? Ведь вы хотите поцеловать меня – так почему не поцелуете?

Совесть терзала Филипа Мортимера. Сначала он старался всячески избегать мачехи. На следующий день после того, как она соблазнила его, он отправился нанести визит соседу и оставался там почти неделю. Когда же вернулся, стал посещать арендаторов и был столь занят, что редко появлялся даже за столом. Когда же он никак не мог избежать встречи, то вел себя излишне официально и напряженно. Эмбер сердилась, ибо считала, что его смехотворное поведение выдаст их обоих с головой. Более того, Филип был для нее единственным источником развлечения здесь, в деревне, и она отнюдь не желала от этого отказываться.

Однажды из окна своей спальни она увидела, как он шел в одиночестве с террасы в сад. Рэдклифф сидел, запершись в лаборатории, – он еще долго там пробудет. Поэтому Эмбер подхватила юбки и бросилась из комнаты. Она бегом спустилась по лестнице и вышла на кирпичную террасу. Вот он стоит внизу. Но когда она пошла за ним, Филип торопливо оглянулся и быстро проскочил к высоким подстриженным деревьям, образовывавшим живую изгородь. Здесь был устроен лабиринт – еще семьдесят лет назад, когда лабиринты были в моде, – и теперь деревья так выросли, что там действительно можно было заблудиться. Эмбер подошла ближе, оглянулась, но не смогла увидеть его, потом побежала по дорожкам лабиринта, быстро свернула на одну из аллеек, потом на другую и столкнулась с глухой стеной. Она повернула назад, чтобы начать с другой дорожки.