Эстер буквально парила, улыбаясь мне так, словно я подарил ей Луну. А меня не покидал страх. С неба полетели снежинки – крупные, мягкие, неторопливые. Они не спешили падать, словно знали: стоит им коснуться земли, и их путешествие закончится, а жизнь прервется.

– Снег пошел! – воскликнула Эстер.

– Вы родились и выросли здесь, Бейби Рут. Так что не убеждайте меня, будто снег делает вас счастливой. Зима в Нью-Йорке убогая и гадкая. Красиво лишь первые пять секунд. А потом – холод, сырость и грязь.

– Но именно сейчас эти снежинки делают меня счастливой, – призналась, улыбаясь, Эстер. – Сейчас мне они тоже кажутся волшебством.

Словно осмелев от слов девушки, белые крупинки быстро облепили ее волосы и красное пальто. И Эстер поспешила вернуть на свою голову шляпу – защитить от снега кудри.

– Пойдемте к машине, – мягко поторопил я ее.

– Я не хочу домой. Хочу праздновать. Давайте пойдем куда-нибудь потанцуем? – предложила Эстер. – Я не танцевала уже целую вечность. С тех пор как мы стали работать в «Шимми».

– Какие танцы в два часа ночи?

– Это же ночь с пятницы на субботу. И не говорите мне, Бенни Ламент, что пианист из «Ла Виты» не знает, куда можно пойти потанцевать в канун выходных.

– Вы не слишком хорошо меня знаете.

Мой тон был кротким, но слов хватило, чтобы Эстер вперила в меня пристальный взгляд и несколько секунд задумчиво изучала.

– Мне кажется, я начинаю вас узнавать, – спокойно возразила она.

По правде говоря, мне тоже не хотелось домой. Отец, наверное, уже вернулся. Они с Сэлом вылетели в Нью-Йорк поздним рейсом. И, если только не решили заскочить после посадки в «Ла Виту», оба должны были уже находиться дома. Я бы рассказал отцу о приглашении Барри Грея; отец его знал. Барри провел пару лет в Майами, где вел прямые репортажи из ночного клуба, в который Сэл вложил часть своего капитала. Отец и Барри всегда были в дружеских отношениях. Как, однако, все друг с другом связаны! Эта мысль заставила меня снова занервничать.

У меня еще оставалась часть записей – скользкие и блестящие винилы с моим временным лейблом лежали на заднем сиденье автомобиля. Коннор выполнил заказ. Я забрал пластинки в тот же вечер и сказал ему, что мне потребуется еще две сотни винилов. Этого было недостаточно, реши мы распространять их через магазины звукозаписи. Но у меня была другая цель. Мне надо было обеспечить винилами диск-жокеев. Создать шумиху, прежде чем идти ва-банк. Я провел два часа, сидя в машине возле почтамта и выписывая на конвертах адреса всех крупных радиостанций (как и обещал). И я разослал винилы почтой по этим адресам. Один винил я послал даже Берри Горди в «Мотаун». Только потому, что был уверен: он прослушает песни, и в конце концов, если что, я смогу приползти к нему на коленях. Я отправил маленькую стопку винилов Барри Грею, чтобы их послушали «Хорошие парни». И еще одну стопку мне удалось закинуть до конца рабочего дня Скотту Муни с WABC. Он пообещал дать записи в эфир. Это был хороший старт. По получении от Коннора новой партии винилов я планировал продолжить рассылку. Всем, кому было возможно. А теперь, когда в мир вышла и «Бомба Джонсон», мне необходимо было найти студию, в которой мы с Эстер смогли бы ее записать. Причем найти незамедлительно. Это было нелегко. Уж если Ахмет сдался под давлением, ждать иного от других… Мой живот опять скрутило.

– Я знаю, куда мы можем пойти. – Дернув мою руку, Эстер моментально вернула меня на землю; ее пальцы были такими ледяными, что я чуть не выругался.

– Где ваши перчатки?

– У меня нет перчаток, подходящих к этому пальто. Вы не хотите стать моим менеджером, но при этом обращаетесь со мной, как настоящая курица-наседка. Давеча даже завязали мне шнурки на ботинках. Вы! Завязали мне шнурки! – скептически покачала головой Эстер. – Что вы за человек такой?

– Человек, который не горит желанием наблюдать, как падает женщина, наступив уставшими ногами на развязавшиеся шнурки.

Эстер сделала несколько танцевальных движений шимми.

– А сейчас они не уставшие. Прямо сейчас они желают танцевать.

Я вздохнул, но не сказал «нет».

– Вы что, боитесь? – съязвила моя спутница.

– Чего?

– Меня?

– Да, – сказал я.

Эстер захохотала тем самым утробным, безудержным смехом, который так поразил меня в ночь нашего знакомства.

– Вы боитесь, что окажетесь на танцплощадке единственным белым парнем?

– Лучшие музыканты, которых я знаю, выглядят иначе, чем я. Мне не раз доводилось оказываться единственным белым парнем на площадке.

– Вот и хорошо. Тогда поехали! – Эстер взяла меня под руку, засунув холодные руки в противоположные рукава пальто, и мы пошли к моей машине с таким чувством, будто кроме нас в этом мире никого больше нет. А мир вокруг нас был невероятно красивым. Умиротворяющим. И я постарался отбросить свои опасения – хотя бы на пару часов.

* * *

Я рулил, следуя указаниям своей спутницы. Но когда мы заехали в ее район и Эстер велела мне припарковаться, я повернулся к ней в полном изумлении.

– Это не клуб. Вы передумали?

– А вы решили, что мы едем в «Ленокс Лаундж»? – усмехнулась она.

– Нет. Но я не думал, что мы будем отплясывать в церкви.

Крышу здания на углу Западной 138-й и 7-й авеню венчали готические шпили.

– Церковь наверху, а вечеринки проходят внизу. Помещение сдается в аренду. Там есть проигрыватель и танцплощадка. Что еще нужно, чтобы повеселиться? Сегодня здесь празднуют день рождения.

– Чей?

– Сразу нескольких человек. Не беспокойтесь. Торжественная часть уже давно закончилась. Старики и дети разошлись по домам. А молодежь осталась и будет танцевать всю ночь. Большинство ребят – из местного квартала. Но мои братишки должны быть здесь. Надеюсь, они слушали радио. Я им велела включить ток-шоу.

Элвин, Мани и еще несколько парней толпились у крыльца. Они курили и болтали, хотя снег все еще падал. Когда Элвин увидел, как мы с Эстер вылезли из машины, он бросил свой окурок и побежал к нам.

– Начинается хаос, сестричка! – улыбнулся он так, словно хаос был его любимой стихией. – Мы слушали вас по радио, – покачал головой парень. – Врубили его на полную громкость, а внутри нас распирала гордость.

– Все слушали? – спросила Эстер.

– Все. Матушка обмахивалась веером так, будто подумывала грохнуться в обморок. Мне пришлось проводить ее домой. Но все остальные только об этом и трещат. До сих пор! Они так завелись, когда ты пела «Мне не нужен ни один парень»! Им очень понравилась эта песня. Они даже танцевали под нее. А когда ты запела «Бомбу Джонсона», все замолкли. Стало тихо, как в церкви. Все слушали затаив дыхание. – Элвин потряс головой, словно давая нам знать, что это стоило видеть. – Кое-кто из стариков тут до сих пор ошивается. Слышала бы ты, как они хлопали в ладоши, когда ты допела. И знаешь? Они все помнят Бо Джонсона! И сейчас обмениваются рассказами о нем.