– Ну хорошо, хорошо, – Николай Иванович поднял обе руки вверх. – Обещаю тебе, что ничего не стану делать с Кристиной. Хотя, признаться, лучшую кандидатуру сложно будет найти. Она настолько не в моём вкусе, настолько мне не близка, что самая мысль – оказаться с нею в одной постели – не может прийти мне в голову! И в то же время ухаживать за ней достаточно забавно.

– Прошу тебя, – остановил его Винниченко, – не продолжай. Твоя сухость больно ранит моё сердце, а оно при упоминании о Кристине тает от нежности. Так что не царапай его своими циничными высказываниями!

– Хорошо, хорошо, – сдался Гаврилов, – не буду больше ничего говорить, тем более советовать. Это твоя жизнь, и ты обязательно в конечном итоге в ней разберёшься и со всем справишься. Одного только понять не могу.

– Чего?

– Чем она тебя так зацепила?

– Что значит чем? – пылко воскликнул Винниченко, размахивая руками. – Человек, тем более женщина, – это разве прибор какой, который должен нас привлекать своими полезными свойствами? Разве же правильно говорить: «Я люблю тебя, потому что…»? «Потому что» уже в корне своём неверно, не может быть никаких «потому что» в отношении женщины! Речь здесь идёт о симпатии, которую чувствуешь вот тут вот, – он приложил ладони к груди, – а откуда она, Бог его знает! Неохота мне зарываться в причинно-следственные связи – с меня одного только искреннего чувства достаточно!

– Вон как заговорил! – Николай Иванович хлопнул себя по коленям от неожиданности. – Так ведь не ты ли несколько дней назад, утверждал, что она сам Бес в юбке?

– Я ошибался, – невозмутимо отвечал Винниченко. – Я просто струсил из-за того, что угодил тогда в передрягу. Знаешь, что она мне дала, если уж тебе так хочется знать причины моего к ней отношения?

Н. И. поперхнулся чаем.

– Что?

Лицо друга светилось от удовольствия.

– Ощущение, что я снова живу! Живу по-настоящему. Она искру какую-то в меня вдохнула, и я загорелся. Был глиной серой, бесформенной до неё, а тут вдохновился и как будто взлетел! Все женщины эти, что меня окружали, они, понимаешь, только тянули из меня, только тащили, кто деньги, кто секс, кто душевные силы. А Кристина, наоборот, заряжает!

– А ты не думал, – спросил Гаврилов, – что это потому так происходит, что она просто молодая?

– Конечно, брат! – воскликнул Винниченко. – Она молода! Об этом-то я и толкую. Только среди всех молодых женщин, что я встречал, она особенная!

– Что же особенного?

– А вот что! Послушай меня. Есть хоть и молодые бабы, а всё равно что мёртвые. А эта, она, как бы тебе объяснить, в ней ни капли нет мертвечины, она – чистая энергия, постоянно меняет формы, никогда не застывает, не превращается в статую, в куклу и меня зажигает, закостенеть не даёт, заставляет двигаться, развиваться, выходить за рамки стереотипов. Понимаешь, о чём я?

Гаврилов улыбнулся.

– Ты о человеке сейчас говоришь? Или о Боге? Или, быть может, об электричестве?

– Не смейся, брат, над тем, чего не разумеешь. Меня с Кристиной, знаешь, как связало! Вот так связало! – Винниченко крепко сжал пальцы в кулак. – Это больше, чем похоть, больше, чем желание, даже больше, быть может, чем любовь в обычном смысле этого слова. Это духовно-энергетическое родство!

Н. И. усмехнувшись, допил чай и произнёс:

– Аминь.

– А ну тебя, – махнул рукой Винниченко, – ты всё равно, что робот, мои переживания тебе недоступны, но я тебя, брат, не осуждаю.

– И я тебя, – Гаврилов положил руку на плечо друга и спросил: – Мир?

– Мир, брат, – отвечал Винниченко. – Только обещай мне, что не станешь с ней встречаться!

– Обещаю, раз у вас всё настолько серьёзно. Только, Директор, имей в виду, она большая хитрюга!

– Что это ещё значит?

– Она нас сканирует с высокой степенью точности и подлаживается затем под наши характеры. Со мной разыграла невоспитанную нимфетку, с тобой – искру Божию. Кто она на самом деле, мы вряд ли узнаем. Вполне возможно, представляясь Машиной-Убийцей, она говорит правду!

– А ты, брат, мнителен! – Винниченко с удивлением и улыбкой оглядел друга. – Лучше пожелай мне с ней счастья, – попросил он.

Н. И. послушно произнёс:

– Совет вам да любовь!

И они крепко пожали друг другу руки, а потом обнялись.

Гаврилов помнил своё обещание больше не встречаться с Кристиной и был твёрдо намерен сдержать его.

Но через несколько дней после ночного разговора с Винниченко, Кристина сидела у Николая Ивановича в кабинете, как у себя дома, вертела в руках принадлежащий ему мобильный телефон, который несколькими минутами ранее бесцеремонно схватила со стола, и щебетала во весь голос:

– Какая у тебя древняя труба, карапуз!

Гаврилова покоробило от такой фамильярности. Он посмотрел на пустовавшее напротив кресло партнёра и подумал: «Чёрт бы побрал Директора! Зачем он связался с этим недоразумением?», а вслух сдержанно отвечал:

– Главное, он звонит.

– Малышня, ты должен купить себе другой! – настаивала Кристина. – С таким анахренизмом ходить – просто позор.

– Анахронизмом, – автоматически поправил Гаврилов.

Кристина подарила ему взгляд с поволокой и понимающую улыбку человека, который заметил бестактность другого, но сам, в свою очередь, готов проявить уважение и не указывать на неё. «Девушку поправлять невежливо! – говорили эти выразительные взгляд и улыбка. – Но девушка тем не менее грубияна прощает».

Н. И. немного смутился и произнёс:

– Зачем мне другой, если этот работает?

– Этот не модный! – объявила она свой приговор, и в следующую секунду телефон оказался в корзине для мусора.

У Николая Ивановича отнялся язык, а Кристина громко расхохоталась:

– У-у-у-у-у-у-у-у-у, – забавно округляя глаза и делая трубочкой губы, сказала она после, – какой же ты серьёзный!

Глядя на слёзы, выступившие у неё на глазах от смеха, Гаврилов подумал: «Как она вообще здесь оказалась?!»

Несколько минут назад он сидел в тишине кабинета, занятый чтением газеты «Коммерсант», и вдруг услышал какую-то возню у секретаря.

Потом дверь распахнулась, и на пороге возникла девушка, в которой он не сразу узнал Кристину.

Нужно было отдать должное тщательности созданного образа: алые губки, чёрная шляпка с вьющимся из-под неё золотым локоном, чёрное же закрытое платье с коротким рукавом, белые перчатки до запястий, белые непрозрачные колготки, бирюзовые лаковые сапожки и бирюзовый же бант на шее.

«Господи, откуда такое чудо?» – подумал он.